Руки кукловода

Внезапно перед самой больницей с боковой улицы перед нами выскочил какой‑то нахальный серый «опель». Мишка, чертыхнувшись, вдавил педаль тормоза в пол. Машина резко остановилась.

– Пускают же на дорогу всяких уродов! – в сердцах воскликнул он. – Хорошо, только что колодки поменял, тормоза хорошие, а то бы врезались…

На территорию больницы пускали только труповозки и медицинские «рафики», так что мы с Мишкой пошли пешком.

Небольшое здание морга стыдливо пряталось за кустами сирени, которые сейчас, в октябре, еще были покрыты зелеными листьями. Я заметила: сирень не желтеет, кусты стоят зеленые до самых морозов, потом листья жухнут и опадают. Сирень я люблю, у меня на нее аллергии нет.

Мишка усадил меня на лавочку, велел никуда не уходить и скрылся в недрах морга. Вокруг было относительно тихо, наверное, никаких похорон сегодня больше не предвиделось.

Только я собралась было достать сигаретку и расслабиться на мягком осеннем солнышке, как из дверей выскочил Мишка, подталкивая перед собой разбитного мужичка в грязно‑белом халате поверх ватника.

– Вот, ты сам на нее посмотри! – сокрушался Мишка. – Вот, сам погляди, до чего девку вся эта история довела! Кожа да кости, одни глаза на лице остались…

Мужичок оценивающе меня осмотрел и нехотя кивнул:

– Да, пропорция нарушена.

Я удивленно поглядела на Мишку: при чем тут мои пропорции? По весу тут покойников принимают, что ли?

– Ты посиди пока, – высказался Мишка тихонько и продолжал, обращаясь к мужичку: – Сергеич, Христом‑Богом тебя прошу, помоги! Сил у меня нет больше с ней возиться! Так переживает, что руки может на себя наложить. И тогда меня совесть замучает – сестра родная все‑таки!

Ах, вот как, мы с Мишкой уже оказывается родственники! Я сделала постное выражение липа и наклонила голову ниже, чтобы не рассмеяться.

– Бросить ее не могу, дома бывать почти перестал, а у меня, между прочим, дети малые… И жена все время пилит! Сам знаешь, какие жены бывают…

– Это да, – энергично закивал головой Сергеич, – это конечно…

Насчет детей Мишка приврал: дите у него было одно, и совсем не малое: сын‑оболтус четырнадцати лет. Жена Мишку редко пилила, но, как говорится, ради красного словца…

– Помоги, Сергеич! – просил Мишка. – Разузнай все насчет того покойника! А я уж… не постою… – Он расстегнул «молнию» на сумке и показал мужичку литровую бутылку водки «Лапландия».

Видя, что разговор приобретает совершенно конкретное направление, Сергеич оживился.

– Дак что ты хочешь‑то? Чего разузнать‑то надобно?

– Вчера мужика привезли к вам, Ахтырский Борис Борисович, – деловито начал Мишка. – Так вот, как бы это узнать, отчего он помер?

– А тебе зачем? – подозрительно уставился на него Сергеич.

Да тут понимаешь, какое дело… – Мишка сделал вид, что здорово смущен. – Сеструха моя… вот она, – он кивнул на меня, – была у него в любовницах. Ты не думай, – заторопился Мишка, – это она сейчас такая страшная, потому что переживает, а раньше была очень даже ничего себе. И, сам понимаешь, дело молодое, а он, Ахтырский‑то, солидный был человек, директор фирмы. Ну и уговорил девку. Квартира у нее отдельная, там и встречались, чтобы жена его ничего не узнала.

– Ну дак и что? – спросил Сергеич. – Обычное дело, как у всех…

– Оно‑то так, но понимаешь, покойный… как бы это помягче выразиться… – Мишка сначала забуксовал, а потом выразился, как придется: – Покойный очень трахаться любил. Вот хлебом его не корми, дай только… ну, это самое. Видишь, до чего девку довел – кожа да кости…

– Да, – деревянно кивнул Сергеич, глядя на меня с легким недоверием.

– А потом вдруг – раз! – и помер, – продолжал Мишка. – И она ночей не спит, переживает. Думает, может, у него инфаркт оттого, что ну… надорвался, сердце и не выдержало. Вот я и хочу выяснить, если у него инфаркт, то это одно дело, а если от чего другого он помер – ну отравился там, то тогда сестра, стало быть, ни при чем, и можно спать спокойно. Так, Сергеич, как бы это узнать, а?

Ну, – Сергеич помолчал, – это дело ответственное. Вскрытием у нас врачи занимаются, они с нашим братом санитаром не больно разговаривают.

Мишка тут же расстегнул «молнию» на другом отделении сумки и показал Сергеичу литровую бутылку «Охты».

– Это нужно через Антонину действовать, – рассудил Сергеич, – она все документы оформляет. Пойду, узнаю.

– Ну, Мишка, ты даешь! – выдохнула я, едва дождавшись ухода Сергеича.

– А то, – довольно ответил Мишка, – держись за меня, не пропадешь.

Он сорвался с места и побежал за Сергеичем, выхватив у меня кошелек, потому что неизвестная Антонина за бутылку ничего делать не стала бы, это ясно.

Я посидела еще немножко, скучая, как вдруг из кустов сирени вышла молодая рыжеволосая женщина и подошла ко мне.

– Вы ведь Петухова, Александра Петухова? – спросила она негромко.

От неожиданности я вытаращила глаза и смотрела на нее молча.

– Вы – та самая журналистка, которая пишет под псевдонимом Александр Кречетов? – настаивала рыжеволосая.

– Откуда вы меня знаете? – не выдержала я.

Неужели пришла слава, и люди узнают меня на улицах? Как‑то очень неожиданно это все.