Руки Орлака

Извлеченные из него украшения были отнюдь не королевскими. Помимо заколки для галстука, кольца и перстня с печаткой Стефена – в которых он пока не нуждался, – она нашла там несколько женских брошек, не слишком изящные часы (подарок крестного по случаю первого причастия), свое обручальное кольцо, простое и дешевое (его она намеревалась сохранить), жемчужное колье, серьги с бриллиантами, два браслета, доставшихся ей от матери, с десяток безделушек – фибул[41], аграфов[42], застежек и тому подобного – все это, завернутое в носовой платок, могло потянуть, благодаря бриллиантам и жемчугу, тысяч на шестьдесят – шестьдесят пять франков.

Розина была из тех женщин, которые столь ослепительны, что в украшениях не нуждаются, и столь проницательны, что сами это чувствуют. Несмотря на всю настойчивость Стефена, она всегда отказывалась принимать от него в подарок даже самые скромные украшения, и лишь случайно ему удалось навязать ей эти серьги и колье, которые она никогда не носила и которые теперь представляли для нее такую ценность.

Шестьдесят пять тысяч франков. Не больше. Год спокойствия, при условии, что Стефен не будет допускать чрезмерных расходов. Максимум год, который начнется самое позднее через две недели. Сейчас 5 июня, значит к 20 июня следующего года нужно, чтобы руки Орлака снова стали виртуозными… В противном случае ее и Стефена ждет падение в бездну.

Она была знакома с ювелиром, который мог бы купить жемчуг и бриллианты по справедливой цене. Стефен ничего не узнает: он никогда даже не открывает эти сейфы. Однако, возможно, будет благоразумно купить поддельные камни, чтобы заменить настоящие…

И все же было печально, что до этого вообще дошло! «Продать украшения» – сколько боли и горести в этих словах!

Но почему не сейчас же? Зачем тянуть?

Кто знает? За две недели многое может случиться!

Действительно. Многое. Как, например, пишущая машинка за тысячу триста франков, доставленная вместе с накладной на оплату. И гораздо раньше, чем через две недели. Уже на следующее утро.

Стефена крайне раздражало то, что его почерк оставался ужасно неуклюжим. Как он ни старался, какие упражнения ни делал, в выписываемых им буквах никак не хотела возникать былая элегантность. Не в силах справиться с этой неловкостью, повсюду разносившей весть о его физическом недуге, пусть, возможно, и временном, он решил обзавестись пишущей машинкой.

Мадам Орлак дрогнула под этим ударом, который оказался тяжелым вдвойне: во-первых, Стефен признавал себя в чем-то побежденным – дурное предзнаменование! – а во-вторых, из остававшихся у нее на руках трех тысяч франков сразу же пришлось выплатить столь существенную сумму, а значит, украшения нужно было продавать незамедлительно. Пятнадцать дней свелись к нескольким часам. Пятьдесят две недели, на которые она рассчитывала, при таком темпе тоже вполне могли свестись к нескольким дням.

Когда Стефен заперся со своим новым приобретением в комнате рук, Розина оделась для выхода и открыла сейф с драгоценностями.

Запустив в него руку, она побледнела…

Сейф располагался довольно высоко. Она не могла видеть его содержимое. Но и одного прикосновения было достаточно. Украшения исчезли.

То была непоправимая беда.

Дрожащая и похолодевшая, словно вдруг вернулась и покрыла ее изморозью зима, Розина удрученно смотрела на залитое солнцем окно, на котором, похожая на какой-то осевший темный пар, почти рассеялась жуткая тень. Силуэт Спектрофелеса, по-прежнему окаймленный ярким гало, казалось, пробивался за стекло и, пробившись, испарялся снаружи…

Снова овладев собой, Розина подбежала к окну. С балкона она осмотрела фасад: совершенно гладкая стена. Она бросила быстрые взгляды во все стороны, вверх-вниз, оглядела улицу, парк, небо, с трудом признавая тот факт, что пытается увидеть бегство невидимого призрака, уносящего сделавшиеся невидимыми украшения… Она разглядела лишь несколько прохожих и ласточек.

И тогда она вдруг почувствовала себя тесно связанной со Стефеном. Словно новая лампа, это поразившее их обоих несчастье показало Розине всю силу ее любви. Она осознала свой долг и, даже преисполненная раздражения, вновь обрела хладнокровие.

– Бедный Стефен! – пробормотала она.

То было единственное выражение ее горя.

Украдены! У них украли их скромное сокровище! У Стефена украли право спокойно восстановиться, шанс на излечение, быть может, даже на… Но ведь были еще ценные бумаги, акции!..

Она схватила ключи, лихорадочно отперла замок второго сейфа… (Но неужели сейф с украшениями оставался открытым? Разве он не был тоже заперт на три секрета, как и этот?)

Бумаги были на месте. Все до единой. Она дважды пересчитала их все еще дрожащей рукой. Неужели вор не успел довершить свое дело? Или же хотел взять одни лишь драгоценности?.. Надо бы взглянуть: вдруг в спешке он какие-то из них оставил?..

Она пошарила рукой в сейфе для украшений.

Ага! На дне что-то было… Карточка.