Руки прочь, профессор

– Не надо мне времени на раздумья. Я согласна уже сейчас.

Так просто рисковать, когда нечего терять. Моя жизнь сожжена дотла, рассыпалась в пепел. Хуже уже просто не может быть! Значит, я или толкнусь и выплыву, или…

Нет никаких «или»!

Будем выплывать!

34. Конец?

Полтора месяца спустя.

– Десять… Одиннадцать… Двенадцать…

Выставив бутылку с водой на положенное ей место, я останавливаюсь, дабы окинуть взглядом конференц-зал. Вода, стаканы, блокноты, ручки… Напротив каждого места выложена подробная копия истории болезни пациента. Проектор уже настроен, только щелкни – и на белом экране вспыхнет крупная, ровно отмасштабированная томограмма из первого слайда презентации. Презентацию, кстати, собирала тоже я. Старательно, выверяя каждый слайд. Все готово к консилиуму.

Сегодня – предварительное обсуждение судьбы пациента. Если не придут к общему решению – завтра Борис Леонидович будет вести второй акт уже в операционной.

В кармане жакета начинает вибрировать телефон.

Я вздыхаю, стискиваю виски, заставляю себя сосредоточиться и прижимаю телефон к уху.

– Я сейчас подойду, Борис Леонидович. И мы с вами вместе выберем вам самый лучший галстук. И я его даже завяжу.

– Катюша, ты просто ангел, – раздается благодарное с той стороны трубки.

Вот как может нейрохирург с такими волшебными руками не справиться с примитивными узлами?

Ответ прост – его пальцы мастерски владеют скальпелем, а галстук – это приблуда пижонов и мажоров. А цвета – цвета важны хирургу, когда это цвета сосудов, цвета кожи, цвета глазных белков. Для всех остальных случаев у Бориса Леонидовича есть я.

Когда я захожу в его кабинет, он растерянно стоит у стола и покачивает в руках фиолетовый галстук в узкую полоску, и черный с тонким черным же блестящим принтом.

Я покачиваю головой и выдвигаю второй ящик его стола.

– Зеленый, Борис Леонидович, зеленый. К этой рубашке – зеленый подойдет идеально.

– Вот я и думаю, что-то не то, – шеф облегченно выдыхает, когда я справляюсь с узлом на этой их удавке. Нарочно не подтягиваю очень высоко, потому что знаю уже, что у Бориса Леонидовича проблемы с щитовидкой. Тугие узлы на горле её раздражают.

Хороший он все-таки…

До сих пор стыдно, что на старте подозревала его в крамольном интересе. Мировой мужик. Зарплату мне выбил шикарную, для выскочки без образования. Плюс льготы как сотруднице на медобслуживание в рамках медицинской сети – я без страха ждала, когда закончатся два месяца маминой реабилитации. Теперь я точно знала – оплатить счета смогу. И к пилону возвращаться нужды не будет.

Даже сейчас, когда не дотянув узел на пару дюймов, я пошатываюсь, и снова прижимаю пальцы к вискам, Борис Леонидович не делает мне замечаний. И не торопит. Просто терпеливо ждет, когда я справлюсь с моментом слабости и закончу “пытку галстуком”.

– Ты пьешь железо? – негромко спрашивает он, когда я, виновато потупившись, отхожу к кулеру за стаканом воды.

– А? Да, конечно пью, – откликаюсь я, – только не трехвалентное. Хелатное. На Сорбифер я уже смотреть не могу. Тошнит даже от запаха.

– Фолиевую кислоту добавь к своему курсу. Вам лишним не будет.

Вам.

Оговорочка по Фрейду.

Я допиваю воду из стакана и бросаю косой взгляд на шефа.

– Откуда вы…

– Я врач, Катя.

– Вы нейрохирург, а не гинеколог.

– Боже мой, – Куприн паркуется в кресло и ехидно закатывает глаза, – а ты думаешь, у тебя такая уникальная симптоматика? Ты вчера позеленела, только когда в столовую зашла.

– У них там жареным луком воняло ужасно! – возражаю сконфуженно. В мои планы не входило вскрываться так скоро.

– Катя, Катя, – Борис Леонидович покачивает головой, – неужели за полтора месяца ты не усвоила, что меня ты можешь не бояться. Я тебя не съем. И с работы не выгоню.

– А вы и права не имеете, – бурчу из честной вредности, – я уже читала. По Трудовому Кодексу нельзя.

– Ты посмотри, какая шельма, – Борис Леонидович хохочет, – Кодекс она читает. На учет-то встала уже?

– Я… Собираюсь, – с каждой секундой смущаюсь все сильнее, – я еще не все обдумала.

– Понимаю, – взгляд шефа становится пронзительным и серьезным, – это сложное решение, даже для тебя. Обратного пути не будет. Что бы ты ни решила.

Он, конечно, понимает неправильно. У моего вопроса не два пути решения. А только один единственный, который меня устраивает.

Раз уж так вышло…

– Так, давай-ка сюда пульт от проектора, – у Бориса Леонидовича неожиданно вдруг просыпается буйный варяг в крови.

– Но как же… – я торопею, когда он буквально вытаскивает пультик у меня из пальцев, – это же моя обязанность! Я переключаю слайды. И воду подаю, если у кого закончатся.

– Перебьются! – отмахивается Куприн категорично. – У кого закончится – тот к кулеру подойдет. А слайды я и сам переключу. А ты иди погуляй. С утра носишься, как ужаленная сама знаешь куда.

– Так ведь консилиум же!

– Гулять! – шеф практически выталкивает меня из своего кабинета, отжав даже мой органайзер с пометками. – Увижу в приемной в ближайший час, уволю нафиг. Поняла меня?