Рукоять меча

Только тогда Гобэй опустил плеть и вновь пробормотал несколько слов. Теперь Кэссин услышал их явственно – и пол уплыл куда-то из-под ног. Хорошо еще, что стенка рядом – есть куда прислониться, чтобы ни Кенет, ни кэйри не заметили его минутной слабости. Кэссин отчаянно стыдился себя, но ничего не мог поделать. Он ведь думал, что Кенет сам стоит на ногах. Как бы не так. Кэйри Гобэй успел произнести замыкающее заклинание. Кенет ничего не мог ему противопоставить здесь, в чужом месте средоточия. Он не мог сопротивляться, не мог поднять руки, чтобы заслонить лицо. Он стоял неподвижно – стоял, потому что не мог упасть. А теперь кэйри отменил замыкание, и Кэссин с ужасом и недоверием увидел, как пленник пошатнулся и рухнул лицом вниз. Нет. Все-таки не сон, а явь. Только очень уж мерзкая.

– Вставай, – тяжело дыша, велел ему кэйри и протянул пленному магу длинную рукоять плети. Тот со стоном приподнялся, опираясь на связанные руки, взглянул – и лицо его исказилось не болью, а немыслимым, невероятным омерзением. Он судорожно сглотнул, словно подавляя приступ рвоты, с трудом отполз на пару шагов и медленно поднялся сам.

Вид пленника был страшен. Его коричневато-серая одежда ремесленника превратилась в мешанину окровавленных лохмотьев. Глубокая рана с неровным развалом преобразила его лицо в кошмарную маску из двух несовместимых частей. Верхняя была знакомой и привычной – вот разве что гневный блеск во всегда спокойных насмешливых глазах… но тем более чужой и жуткой она выглядела над тем, что располагалось ниже раны. Левая щека, губы и подбородок сплошь залиты кровью, алой, лаково блестящей. Верхняя часть лица была почти мертвенно-неподвижной, но эта алая мертвая маска отчего-то казалась пугающе, противоестественно живой. Кэссина затрясло, когда губы алой сверкающей маски с усилием раздвинулись и хриплый голос произнес:

– Ты бы хоть мальчика постыдился… нехорошо ведь…

Кэссин ощутил дурноту. А будь он неладен, этот Кенет! Он опять ухитрился произнести совсем не те слова. Ему бы сейчас вопить и кататься по полу от дикой боли… или молить о пощаде… или высокомерно молчать, раз уж он такой храбрый… или осыпать ненавистного мучителя оскорблениями и издевками… или сказать что-нибудь другое… Другое, не это, совсем другое, какие-то совсем другие слова! А он опять сказал что-то не то! И опять от его слов начинает казаться, что не слова неправильны, а все, что творится вокруг, неправильно, неестественно, глупо, мелочно и постыдно. Постыдно… хоть бы мальчика постыдился… какого еще мальчика, здесь же нет никого… так это он – о нем? Это Кэссин – мальчик? На себя посмотри, молокосос, я ведь старше тебя!

– Мальчика, говоришь? – растягивая слова, произнес кэйри. – А ведь это мысль. Странно, что я сам не догадался.

Кэссин отступил на шаг, чтобы не видеть лица своего кэйри. Но он и не глядя на него мог понять, что тот измыслил нечто жуткое. Вон как пленник помертвел – а когда били, не испугался.

– Значит, мальчика, – сквозь зубы процедил кэйри. – Так вот, умник. Времени у тебя на размышления немного. До рассвета. Если не надумаешь, завтра тебе предстоит тяжелый день. Тебя будут пытать. До смерти. Вот этот мальчик и будет. Если я не ошибаюсь, ты бы этого очень не хотел?

Он шагнул к пленнику, и его усмехающееся лицо оказалось совсем рядом с окровавленной маской.

– Так пожалей мальчика, – издевательски прошептал он. И Кенет впервые отвел глаза. Гобэй обернулся к Кэссину.

– Отведи его обратно, – распорядился он. – Не то сам, пожалуй, не дойдет. Проследи, чтоб ему дали умыться. Накормить его как следует, напоить. Можешь даже дать ему вина. Раны перевязать… словом, постарайся, чтобы к утру он был в сознании. Понял? Исполняй.

Кэссин осторожно вывел Кенета в коридор. Хорошо еще, что кэйри отпустил стражу. Кэссин не смог бы показаться стражникам на глаза рядом с избитым Кенетом.

– Больно? – задал он совершенно идиотский вопрос.

– Да не очень, – к его изумлению, ответил Кенет почти ровным голосом. – Скорее противно. Как помоями облили…

– Не больно? – не поверил своим ушам Кэссин.

– Не очень. – Кенет провел руками по лицу, утирая кровь. Когда он отнял ладони от лица, на месте зияющей раны багровел свежий шрам.

– Я ведь живучий, – объяснил он потрясенному Кэссину. – И на мне все очень быстро заживает. Я же как-никак целитель…

Да, это верно. Кэссин вспомнил, как невероятно быстро срослись его сломанные руки – слишком быстро даже для мага.

– Но ведь боль – это совсем другое, – запротестовал ошеломленный Кэссин.

– Другое. Так ведь я еще и воин, – согласился Кенет, входя в свою камеру, и без сил повалился на пол.

У Кэссина окончательно голова пошла кругом.

– Воин? Ты? В этой одежде?

– Полевой агент с полным посвящением. Мне хайю носить не обязательно. А вот уметь терпеть боль и избавляться от нее – обязательно.

Он слегка усмехнулся какому-то воспоминанию.