Рукоять меча

– Вот только понял я это не сразу. Мой учитель меня этому с самого начала учил… а я, признаться, понебрежничал. Мне тогда казалось, что уметь драться гораздо важнее. А потом я сломал ключицу. Больно было – ну не то слово. С тех пор я хоть немного ума набрался… не то бы мне сегодня несдобровать.

Воин? Этот худой маг с крестьянскими руками? Полевой агент с полным посвящением – в его-то годы? Невозможно. Маги и вообще редко становятся воинами – незачем им. Сколько-нибудь знающий маг и без воинской выучки от любого воина отобьется, даже не прибегая к помощи магии. Да и потом… воин – это что-то большое, бугрящееся мускулами… вроде Кастета. Вот Кастет похож на воина. И наверняка уже стал им. Очень ему этого хотелось. Как он заранее старался соблюдать воинский канон… и какое презрение он испытывал как будущий воин к любому мучителю, любому палачу… и с каким омерзением Кенет отвернулся от протянутой ему плети, чтобы даже не смотреть на нее – не то что коснуться ненароком… и страшный короткий резкий удар без замаха, проламывающий удар, только по случайности не совсем достигший цели…

Невероятно. И все же Кенет не солгал. Такое отвращение подделать невозможно. И удар такой нанести не всякий сумеет. Кенет похож на воина не больше, чем грабли на меч, – но он действительно воин. Полевой агент с полным посвящением.

– Так вот почему ты так злился, что тебя поймали? – сообразил Кэссин.

– Не злился, – поправил его Кенет. – Досадовал. Конечно, поэтому. Как маг я свалял дурака, но как воин… такой дурости даже названия нет. Если выйду отсюда живой, мне мой учитель такую гонку задаст – готов биться об заклад, трое суток мне не есть, не пить, не спать, а бегать с мечом по колючему кустарнику и стараться, чтоб он меня не поймал. Хотя старайся не старайся, а поймает наверняка.

– А ты ему все расскажешь, как дело было? – Кэссин ужаснулся при мысли о том, в какой неистовый гнев придет неведомый ему наставник Кенета при подобном известии.

– А как же иначе? – в свою очередь удивился Кенет. – По-твоему, я должен соврать? Хоть ты меня не оскорбляй. Хватит с меня и твоего хозяина.

– Так это было оскорбление? – Кэссин даже не заметил, что Кенет опять назвал его кэйри хозяином, хотя обычно при этом слове он выходил из себя.

– А что же еще? Протянуть мне… это… – Кенета передернуло. – Один раз я прикоснулся к этой мерзости… ради друга… но я тогда только-только сделался воином и не привык еще… и я должен был так поступить, выхода не было… но чтобы по доброй воле… умеет твой хозяин людей оскорблять, ничего не скажешь.

И снова Кэссин пропустил мимо ушей ненавистное слово «хозяин». Мысли его занимало совсем другое.

– Воин, – зло протянул он. – Чистоплюй. А ведь я даже не плеть. Я – палач. Я тебя завтра пытать буду. Тебе на меня даже смотреть не должно. Так почему же ты со мной разговариваешь?

Кенет устало пожал плечами.

– Палачом ты станешь завтра, – тихо сказал он. – А сегодня ты пока еще человек.

Кэссин побледнел.

– Еды тебе пришлют, – процедил он. – До завтра, воин.

И вышел, бешено хлопнув дверью.

Он уже почти дошел до конца коридора, когда до его слуха долетело то, чего он так и не услышал в допросной камере, – безумный крик боли и отчаяния, мучительные рыдания и неразборчивые мольбы.

Кэссин остановился, с трудом преодолевая желание броситься назад. Он весь взмок, руки его тряслись, но он даже не обернулся. Он постоял немного, резко выдохнул сквозь стиснутые зубы и пошел дальше.

Кенет уже и забыл, когда он плакал в последний раз, – только помнил смутно, что в те давние времена слезы вроде бы приносили облегчение. Да нет, вряд ли. Наверное, память его подвела. Лицо его было залито слезами, он рыдал, давясь судорожными всхлипами, но легче на душе не становилось.

Аканэ, учитель мой, наставник, где ты? Почему тебя нет рядом? Нет именно сейчас, когда ты так нужен… и я не могу повиниться перед тобой и спросить твоего совета. Ты старше меня, и ты несравненно лучше разбираешься в людях… и ты мог бы подсказать мне, что же теперь делать… потому что я не знаю, чем тут можно помочь… Аканэ, что же, ну что мне делать?

Воин должен понимать, когда настала подходящая минута для наступления, а когда не только можно, но и нужно отступить, когда истинная доблесть в том и состоит, чтобы вовремя дать деру, сберечь себя для предстоящей атаки и ударить насмерть. Ты ведь говорил мне об этом, Аканэ, ты ведь заставил меня бежать что есть духу, собственной жизнью оплатив мое бегство, – и мы победили, и ты снова жив… вот только я забыл твое наставление. Почему, ну почему я не попытался бежать, как только срослись мои сломанные кости? Почему не попросил любого из стражников принести мне что-нибудь настоящее, зачем так настойчиво добивался помощи от Кэссина? Мог ведь оставить его, сбежать, найти Юкенну и уже потом вернуться и приняться за Кэссина вновь! Отчего не захотел отступиться? Ведь столько я с ним бился – и все впустую. Должен был сообразить, что не выйдет у меня ничего. Должен был, дурак скудоумный! Как я мог быть таким самонадеянным?