Рукопашная с купидоном

— А почему Корнеев?

— Потому что он очень красивый, ты не заметил?

Корнеев прислонился к стене и продолжал колдовать над телефоном. Медведь обернулся и обозрел его с ног до головы, словно портной, которого попросили пошить костюм и он прикидывает, что за фигура у клиента.

— Красивый, — задумчиво повторил он.

— А ты мужественный, — немедленно добавила Лайма, чтобы он, не дай бог, не обиделся. — Ты тоже можешь показать стриптиз.

— Нет, пусть лучше Жека, — решил Медведь. — Я могу показать пантомиму. Хотя…

— Отлично! — обрадовалась Лайма. — Только бы пророк не оборачивался слишком часто. Мы поставим его на самый край сцены, пусть говорит. Но позади должно все время что-то происходить.

В этот момент Бондопаддхай появился из гримерки. С ходу нельзя было понять, как он наводил красоту, кроме того, что сдобрил губы блеском.

— Я готов, пойдемте, — приказал он Лайме и ткнул рукой в сторону коридорчика, ведущего к сцене. — Вы выходите первая.

— Объявлять?

— Переводить! Вы же будете переводить? Или в вашей стране все люди говорят по-английски так хорошо, что поймут божественные откровения?

— Еще и это, — пробормотала Лайма и повернулась к Медведю:

— Ничего не поделаешь. Я пойду переводить. А вам с Корнеевым придется проявить инициативу.

— Проявим, — пообещал тот. — Сообразим. В крайнем случае, я раздену Жеку.

— Я расскажу людям о том, как на меня снизошло откровение, — поделился своими планами Бондопаддхай.

— Очень хорошо, — похвалила Лайма, и тут в зале захлопали.

Медведь посмотрел на часы и воскликнул:

— Пора! Мы и так уже на пять минут задержались.

— Ваши сторонники ждут! — обратилась Лайма к Бондопаддхаю, слегка поклонившись. Она всегда кланялась, когда боялась, что он начнет с ней препираться.

Тот выпятил грудь и мелкими шажками, точно надувший зоб голубь, пошел на звук аплодисментов. Лайма проводила его взглядом и тут увидела валяющуюся на полу программку. Она подобрала ее, развернула и быстро пробежала глазами.

— Господи, Иван! Посмотри, сколько тут действующих лиц! Принц Маргион, Атлетиус, какая-то Элоиза… Иван, это катастрофа! Монолога Бондопаддхая будет мало! Лучше бы я прочитала саму пьесу, честное слово.

— А что? И отлично. Такая задумка режиссера, — неожиданно ожил Корнеев. — Один несет всякую белиберду по-английски, а второй вслух читает диалоги.

— Пьесу мы не успеем найти, — покачал головой Медведь.

— Я в гримерке видел томик Мольера, — вспомнил Корнеев. — Возьми его с собой и цитируй чего-нибудь оттуда. — Он широким шагом сходил за книгой и сунул ее Лайме в руки:

— Держи. По крайней мере не опозоримся.

— Кто-нибудь умеет раздвигать занавес? — испугалась Лайма, прижав книжку к животу.

— Мне это раз плюнуть, — успокоил Корнеев. — Я открываю занавес, и ты выходишь.

Он действительно быстро выполнил обещанное, и метры малинового плюша с приятным стрекотом начали расползаться по сторонам, обнажив пустую сцену. Сцена, к счастью, была освещена, и в зале горели светильники на стенах.

— Свет! — ахнула Лайма. — Надо погасить свет в зале.

— И так сойдет, — махнул рукой Медведь. — Это ж Театр абсурда, тут что угодно можно выкаблучивать.

— Вы вот что. Вы мне с Корнеевым реплики подавайте, — зачастила Лайма, которая испытывала подлинный ужас. В животе у нее от этого происходили бурные сражения. — Я как будто Элоиза, запомнили? Пока пророк будет в грудь воздух набирать, вы спрашивайте: «Элоиза, а как ты думаешь, пойдет сегодня дождь?» Ну и всякую подобную же чепуху. А я как-нибудь выкручусь.

— Пошла! — скомандовал Медведь, заступив дорогу Бондопаддхаю, который от нетерпения приплясывал на месте. — Минуточку, маэстро. Сейчас дело дойдет и до вас.

Завидев Лайму в белом халате, зал зааплодировал.

Просеменив на середину сцены, она тоненько прокашлялась и сделала вдох, но вместо того, чтобы что-нибудь сказать, замерла в неподвижности. Она не знала, что говорить. Какие-то простые слова у нее были заготовлены, но в тот момент, когда десятки глаз уставились на нее, причем Лайма видела каждого зрителя очень отчетливо, потому что зал был освещен приглушенным светом, все вылетело у нее из головы. Повисла трагическая пауза… И тут из-за сцены раздался голос Корнеева, громко провывший:

— Элоиза! Кто войдет сюда после смерти?

Лайма вздрогнула, сделала выдох и радостно сообщила:

— Нанак Бондопаддхай! — И захлопала в ладоши.

Зал тоже неуверенно захлопал, но когда на сцену выплыл вышеозначенный гражданин, захлопал в три раза громче. Бондопаддхай отлично смотрелся в свете рампы, и на лице у него застыло выражение монаршего величия. Лайма решила, что он вполне тянет на роль принца Маргиона, и с подобострастной миной обратилась к нему:

— Принц, вы так долго обдумывали свою речь. Говорите, подданные ждут!