Рукопашная с Мендельсоном

Последним с поля боля, подгоняемый администрацией, уходил Медведь. Увидев его, Лайма замахала руками. Из-за плеча Ивана высунулась раздосадованная физиономия Корнеева.

– Ты его упустил! – воскликнула Лайма и едва не зарыдала от досады: она-то надеялась, что Евгений сумел проследить за Мельченко. – Как нам теперь его искать?! Он в руках врага!

Она рассказала друзьям о записке на английском и о том типе, который вывел Мельченко из здания театра и увез на лодке. Приходилось орать чуть ли не во все горло, чтобы перекрыть грохот фейерверков и восторженный вопль толпы.

– Пойдем отсюда! – проревел Медведь ей в ухо. – А то стоим тут у всех на виду.

Действительно, на узком перешейке они остались одни. Лайма кивнула, соглашаясь. Однако друзья не успели даже развернуться, когда почувствовали, что земля под ногами задрожала и стала сильно и страшно вибрировать.

– Что это такое? – закричала изо всех сил Лайма, обращаясь к своим спутникам.

– Не знаю! – заорал в ответ Медведь. – Но чувствую – надо бежать!

Мужчины с двух сторон подхватили Лайму под руки, и вся троица бросились в сторону набережной. Едва добравшись до спасительного берега, они услышали за спиной гул, треск и грохот, значительно превосходящие по силе шумовой эффект фейерверка.

Обернувшись, группа «У» застыла в изумлении – у них на глазах медленно разваливалась на части монументальное здание Летнего театра. При этом окружающие его зеленые насаждения – деревья и кусты – странно изгибались, наклонялись, подлетали вверх или куда-то проваливались. Так же удивительно вела себя некогда красивая пешеходная зона, протянувшаяся по всему перешейку, от набережной до театра. Изящные фонари, кованые скамейки, тротуарная плитка жили абсолютно самостоятельной жизнью, активно перемещаясь в пространстве и водя сюрреалистические хороводы. В общем, картина напоминала одновременно фильм-катастрофу и мультик «Федорино горе», где обиженные плохим отношением к себе вещи своим ходом удрали от нерадивой хозяйки.

Постепенно вокруг становилось все тише и тише – испуганные люди, толкая друг друга, с изумлением рассматривали жуткую, противоестественную картину. На месте лучшей театральной площадки города Чисторецка теперь было неровное вздыбленное поле. Посередине виднелись величественные руины того, что еще несколько минут назад называлось новым зданием Летнего театра. Бывшая пешеходная зона вдоль всего перешейка была завалена обломками, мусором и остатками зеленых насаждений. А в черном ночном небе, словно в насмешку, продолжали расцветать букеты грандиозного фейерверка.

* * *

– Беседкин обещал устроить нечто грандиозное, – говорила Лайма, не в силах справиться с потрясением. – Он дождался, пока всех людей выведут на улицу, и взорвал Летний дворец! Он маньяк. И как это я сразу не поняла?

Они медленно ехали в автомобиле вдоль реки, зорко оглядывая противоположный берег. Чем черт не шутит? Вдруг удастся увидеть лодку и напасть на след?

– А ведь уважаемый человек, – покачал головой Иван. – Архитектор…

– Это уже второй архитектор на твоем жизненном пути, – напомнил Корнеев. – За то, что ты бросила первого, тебе теперь мстит второй.

Он имел в виду Геннадия Шаталова, с которым у их командира был бурный роман, закончившийся фантасмагорическим разрывом.

– Шаталов мне нравился, – неожиданно признался Медведь.

– Мне он тоже нравился, – хмуро заметила Лайма. – Да что там – нравился? Я любила его. Какая же я была дура! Вот за кого мне нужно было выходить замуж. За Шаталова. Это вам не Травин. Этот бы не позволил мне отправиться на опасное задание без обручального кольца!

– А за Беседкина ты замуж, конечно, не хочешь, – сказал Корнеев.

– Да кто же захочет выходить замуж за безумца, который способен взорвать целое здание? – возмутилась Лайма.

– Это было не похоже на взрыв, – возразил Медведь. – Это было похоже на землетрясение. Когда я служил в Средней Азии, навидался таких случаев.

– А что, Чисторецк находится в зоне повышенной сейсмоактивности? – съязвил Корнеев.

– В природе всякое случается, – пожал плечами рассудительный Иван. – Бывают землетрясения в местах абсолютно спокойных, таких, где обычная гроза – и то редкость.

– Вы хоть понимаете, что мы все провалили? – воскликнула Лайма сердито. – А если Летний театр действительно взорвал Беседкин, меня вообще разорвет от отчаяния! Это я во всем виновата!

– Почему одна ты? – заметил справедливый Корнеев. – Мы, между прочим, работаем вместе.

– Но я командир группы, и я все прошляпила.

Именно в этот момент она увидела Кузяеву, бредущую босиком вдоль дороги. Нарядные туфли та держала в руках, волосы распустила и смотрела себе под ноги. Кажется, она даже плакала.

– Стой! – крикнула Лайма Ивану. – Останови машину!

– Что это за русалка на нашу голову? – удивился Корнеев, вывернув голову.

– Зоя! – крикнула Лайма, бросаясь к Кузяевой. – Вы знаете, где сейчас Мельченко?

Зоя Борисовна повернула к Лайме зареванное лицо и прищурила один глаз, сделавшись похожей на злобную Данаю.

– Опять вы, – процедила она. – Я на Мельченко возлагала такие надежды! А вы явились…