Рукопись Бэрсара

Мы сидели в лесной избушке — Сибл, я и Асаг — и ждали вестей от Зелора. Я очень боялся за Зелора, ведь он приметен, и человек пятнадцать из арестованных знают его в лицо. Только в Саларе я не сомневался. Любил я его или нет, но я не мог усомниться в нём.

— Ты за горбатенького-то не бойся, — с усмешкой сказал Сибл. — Я его, паучка нашего, знаю. Сидит себе в норке тихохонько, только паутинки дёргает.

— Если есть в Квайре надёжная норка!

— Это ты не найдёшь, а Зелор и во дворце местечко сыщет. С тобой-то он слаще меду, а другие его пуще черта боятся. А, Асаг? Боишься?

Асаг поглядел на него без улыбки, пожал плечами.

— Ты, что ли, нет?

— Боюсь, — сказал Сибл серьёзно. — Такой уж тихий, такой ласковый… а яду в нём!

— Меня он не предаст, — сказал я спокойно. — Я его люблю.

— А ты всех любишь! Может, и палачей дворцовых тоже?

— Не слушай дурака, — сказал Асаг. — Из-за Наставника бесится. Ходил к нему третьего дня, чуть в ногах не валялся…

— Врёшь! Не валялся! Глянул да ушёл. Эх, было б его скрутить да силком уволочь!

— Насильно человека не спасёшь.

Поглядели на меня и отвели глаза. Наверное, думают, что я зол на Салара. Нет! Я так же не чувствовал к нему вражды, как и он ко мне. Мы просто хотели разного, и за нами стояли разные силы; мы были обречены враждовать, но имей я возможность его спасти, я бы его спас.

Посланец Зелора пришёл к рассвету. Никто не заметил, как он миновал дозоры, Тарг поймал его почти у дверей.

В первый раз я увидел «призрака»… и не увидел. Этот человек был, и его словно не было, взгляд скользил по нему, не зацепляясь. Не личность без примет, которых в Олгоне я обнаруживал сразу, а действительно человек без лица, невидимка, тень.

Он был из доверенных: увидел нас, и, сразу узнав, упал на колени. Упоение, почти экстаз были на никаком лице, жуткий восторг самоуничижения. Он мог прожить жизнь, узнав из Старших только Зелора, теперь он видел нас всех, и это, может быть, был лучший миг в его жизни.

— Встань, брат, — сказал я мягко. — Садись вон туда и говори.

Он послушно уселся на лавку, и восторг на его никаком лице не вязался с нерадостными словами.

Зелор сообщал, что первый день кончился лучше, чем мы могли ожидать. Начисто выметены только пять домов: Арвана, Рилга, Ивра, Нолана и Равла…

— Господи, — тихо сказал Асаг, — уже за сто!

…из прочих пока взяли только верхушку: Братьев Совета, их доверенных и связников. Два дома не пострадали вовсе: Дигила и Норта. С нами те двое не пошли, но и рассиживаться не стали — законсервировали своих людей и сами исчезли. Пока всех потерь Зелор не знает, но на глаз не меньше полутора сотен.

Сначала арестованных стаскивали в городскую тюрьму — всех скопом, и многие успели сговориться, что им отвечать. Потом спохватились: Салара, Братьев Совета и ещё с десяток народа куда-то уволокли — Зелор не знает куда, но к вечеру думает знать.

Допросы уже начались, многих пытали, но пока не сломался никто. Аких подчёркнуто устранился, даже докладывать себе не велел — всем заправляет Таласар через своего подручного Имора. Говорят, он выкупил его из долгов и держит страхом. Зелор ещё разузнает об Иморе, но думает, что его неплохо убрать: дрянь он опасная и многое знает.

И ещё были новости, но неважные, я их почти пропустил мимо ушей. Меня хватило ещё на то, чтоб отпустить гонца. Велел хорошенько его накормить и сказал на прощанье несколько добрых слов. Эти слова предназначались Зелору; я знал, как он их ждёт, как важно для него моё одобрение — ведь на свете только я люблю его почти бескорыстно, только я его не боюсь, а восхищаюсь им.

Но гонец ушёл, и я больше не мог сдержаться, я вскочил и забегал по избе. Я забыл об Асаге и о Сибле, не стыдился их взглядов, не боялся того, что они угадывают во мне.

Что же ты наделал, Баруф. Началось! В двух шагах от твоего дома уже пытают. Государственная необходимость, законы эпохи… врёшь! Ничто тебя теперь не спасёт. Ты нас предал, Баруф! Меня, себя, тех, кто был твоими друзьями в Олгоне. Ты позволил этой мерзости себя одолеть, и теперь она уничтожит тебя и искалечит страну…

Тяжёлая лапа Сибла придавила моё плечо, кристально-прозрачные, жёсткие глаза взглянули прямо в сумятицу боли. В них не было сочувствия — лишь понимания.

— Эк тебя корёжит! — сказал он. — Из-за дружка, что ли? Зря. На то в лесу и велик зверь, чтоб малые не жирели. Давно нас надо было так пугнуть, привыкли-то жить на карачках.

— Не то говоришь, Сибл, — спокойно заметил Асаг. — Не там заноза. Больно ты высоко, Тилар, дружка-то ставишь. Думаешь, он всему голова? Как бы не так! Наша это драка, семейная. Это нас с хозяевами черт верёвочкой повязал: они нас не пожалеют, так и мы их не пожалуем.

Сибл усмехнулся:

— Покуда-то только они нас.

Они разглядывали меня, как букашку, вертели пред глазами; а я устал, я не мог заслониться от их колючего интереса. Наверное, у них было на это право. Они подчинялись мне, они отдали свою судьбу в мои руки, и им надо было понять, что я такое, когда не могу притворяться. Не могу, но и не хочу. Я просто сказал, как думал:

— Все бы ему простил, но пытки…