Рукопись Бэрсара

И я дорвался. Отвёл душу. Начал с простейших вещей: понятия о видах тел, законы Кетана и Табра, – и очень неплохо пошло. Рават был толковый парень, с ним стоило поработать. Но что за каша была у него в голове! На всякий вопрос он отвечал: «так бог велел», а после оказалось, что бог – богом, а он понимает, как работает блок и рычаг, и что заставляет двигаться пулю.

Бессмысленно было это все разгребать, я начал с другого конца: налёг на общность законов природы и взаимосвязанность всех явлений – достаточно радужная картинка, я знал, что это его возьмёт.

А время шло. Я сбежал в середине лета, а теперь к землянкам уже подползала осень, и я чувствовал, что вся эта эпопея, словно вычитанная в одном из романов Фирага, окончательно осточертела мне. Потускнела прелесть мнимой свободы, и остались только холод и грязь, раздражение и усталость.

Да, я устал от этой жизни вполсилы, от невозможности занять свой мозг, от отчуждения Охотника и зависимости от него.

Да, меня все раздражало: землянка, отвратительная одежда, невозможность вымыться и то, как они не пускали меня в свой мир.

И я сорвался.

Был промозглый осенний день, все в лесу затаилось и отсырело, а в землянках под решётками заплескалась вода. И я понял, что не могу. Хватит. Все. Я метался от стенке к стеке, чувствуя, что сейчас сорвусь и пойду вразнос, и стыдился этого, и хотел.

Рават предложил позаниматься, я грубо буркнул, что болит голова.

– С дождя, – сказал Дибар. – Бывает.

Они сидели на нарах и глядели, как я мечусь, и за это я ненавидел их.

– Тоже затылок ломит, – сказал вдруг Охотник. – Пройдусь, пожалуй. Не хотите со мной, Учитель?

Я не хотел, но пошёл. Колючей сыростью встречал нас лес, дождь перестал, но воздухе висела мокрая мгла, и сразу же меня прохватило ознобом.

– Озябли? – спросил Охотник?

– Сыро.

Он взял меня под руку и повёл к одной из пустых землянок. Там было ещё холодней. Ссутулившись, я смотрел, как он бьёт по огниву кресалом, пытаясь поджечь отсыревший трут. Тот стал тлеть. Охотник раздул огонёк, нашарил на полке светильник, и красные блики легли на его лицо. Впервые он показался мне очень усталым. Мы молча стояли, разглядывая друг друга, вопросы душили меня, но эту игру начал он, и первый ход был его.

И он сказал, наконец:

– Я все ждал, когда вы начнёте задавать вопросы.

– Вы бы всё равно не ответили.

– Теперь отвечу.

– Хорошо. Кто вы, Охотник?

– Моё имя – Баруф Имк.

Я нашарил позади нары и сел. Так вот оно что.

– Я думал… у Имка никого!

– Быстро соображаете. Я его племянник. – Посмотрел на меня и улыбнулся. – Значит, я вас не удивил?

– Не очень. Вас выдают привычки – от умывания до поведения за столом.

– А вы наблюдательны!

– Я – экспериментатор, Имк. Рассказывайте!

Он опять улыбнулся – снисходительно и устало.

– Все очень просто, профессор. Вы завещали своё имущество дяде…

– Жалкие крохи!

– Для вас. Ему хватило не только на безбедную жизнь, но и на то, чтобы выучить меня. Так что я ваш должник.

– Оставьте! Что мне, Глару было наследство оставлять? Как вы сюда попали?

– Это долгая история, профессор.

– Я не спешу.

Я знал, что веду себя глупо. Не так бы мне с ним говорить – с единственным своим человеком в неведомом мире, где все так бессмысленно и глупо, и только он… Но ярость душила меня, я его почти ненавидел за эти пропащие недели, за все проглоченные унижения, за то, что, все обо мне зная, он только сейчас приоткрылся мне. И пусть у него есть на то причины – я даже догадываюсь, какие – плевать! Я всё равно не прощу!

– Начало заурядное. Кончил Политехнический, несколько лет работал инженером на алюминиевом заводе в Сэдгаре. А потом… Обычная история: оборудование изношенное, эксплуатируется безобразно. Была авария, погибло пять человек. Рабочие потребовали принять меры, администрация, конечно, отказалась. Я тоже участвовал в забастовке. А дальше, как всегда: дирекция вызвала войска, с рабочими разделались, а я навсегда потерял работу. Собственно, это все решило. Мне оставалось только найти людей, которые борются с режимом Глара…

– Я не нашёл.

– Конечно. Вы были слишком на виду. Ни одна группа не решилась с вами связаться. Для нас конспирация – это жизнь.

– И помогало?

– До поры. Пока к нам не втёрся провокатор. Часть организации спасти всё-таки удалось, но пришлось помотаться. Как-то обстоятельства привели нас в Квайр, и я рискнул повидаться с дядей. Знал, что он очень болен, и боялся, что другого раза не будет.

– А он знал, чем вы занимаетесь?

– Конечно. Я его достаточно уважал. – Помолчал и сказал задумчиво: – Удивил он меня тогда. Молчун – а тут его вдруг прорвало. Тогда он и рассказал мне правду о вашем исчезновении. Я ведь знал только официальную версию: взрыв в лаборатории. А потом достал из тайника старую папку. Знаете, что там было?

– Откуда?

– Могли бы и догадаться. Чертежи и основные расчёты вашей машины.

– Я все уничтожил!

– Конечно. А он заблаговременно снял копии.

– Зачем?

– А вы не догадываетесь? Ну, правильно, какой-то техник…

– Идите к черту! – сказал я злобно. – Это уже наше дело – моё и его. А оправдываться перед вами…

– В чем? – спросил он невинно.