Рукопись Бэрсара

Сквозь воду и грязь по безобразно мокрому лесу, и не видно конца…

– Баруф, а война… Квайр и Лагар, так?

– Да. Образец кеватской политики. Нас стравили, как боевых псов.

– Вот так просто?

– Совсем непросто. Квайр – своеобразная страна. Один местный философ сравнил его с домом, построенный на дюне. Неглупое сравнение. Территория где-то от Тобара до Гарота вдоль и от Уазт до Сэдгара поперёк. Этих городов пока нет, но размеры, думаю, ясны.

– Небогато.

– Вот именно. Больше половины страны покрыто лесами. Переписей, сами понимаете, не делали, но на глаз в Квайре примерно полмиллиона. Зря улыбаетесь… Тилам. Площадь Бассота вчетверо больше, а там и трехсот тысяч не наберётся. Хлебом Квайр себя не обеспечивает, сырьём тоже. Квайрские сукна славятся от Балга до Гогтона. Квайрская парча и биссалский шёлк идут на вес золота. Но квайрские ремесленники работают на привозном сырьё, как это стало нашим несчастьем. В Кевате кончилась полувековая смута, на престол возвели малолетнего императора, а регентом стал его дядя – Тибайен. Начал он лихо: с государственной монополии на торговлю с Квайром. Шерсть и зерно – вы понимаете, что это значит? Кеват ухватил нас за глотку и ещё тогда задушил бы, если бы у Квайра не было союзных и торговых договоров с Лагаром и Тарданом.

Немного не по Дэнсу, но…

– Пять лет понадобилось Тибайену, чтобы рассорить нас Тарданом. А потом ему пришлось подождать ещё пару лет – до Голода. Понимаете, Тилам, Квайр ведь живёт без запасов. У нас и в хорошие годы крестьяне до жатвы перебивались на траве. А тут два неурожайных года подряд. Я этого не застал, но, говорят, целые деревни вымирали. Особенно на западе, где леса сведены. Там и начались голодные бунты. А потом и захлестнуло и Средний Квайр.

Выход, конечно был. Лагар помог бы купить зерно за морем. Но у нас ведь монархия! Покойным Господином Квайра – как и нынешним, впрочем – вертели, как хотели. Тибайен не упустил случая. Скупил всех, кто продавался, а остальных – их было немного! – попросту уничтожил. Результат: Квайр разорвал союзный договор с Лагаром и заключил новый – вассальный – с Кеватом.

– Весёлая история!

– Ещё бы! Теперь на наших товарах наживается Кеват. Покупает по смехотворным ценам и продаёт втридорога. За 13 лет производство сократилось вдвое. Ремесленники бросают мастерские и бегут из страны. Страна гибнет, Тилам!

– И местные тоже так считают?

Баруф весело усмехнулся.

– Смотри кто. Локих и его двор живут на содержании у Кевата. Тибайен не жалеет денег – ведь стоит намекнуть на возврат долга – и они шёлковые!

– А война?

– В Лагаре тоже невесело. Распались старые торговые связи, а тут ещё лет десять, как идёт необъявленная война с Тарданом. Мы в своё время пытались что-то связать… без толку, как видите. Может, это и лучше…

– Почему?

Баруф не ответил. Он словно вдруг позабыл обо мне, сдвинул створки, защёлкнул дверцу – и в лице ничего не прочтёшь.

Длился и длился мокрый день. Мокрые насквозь брели мы по мокрому лесу, а когда стемнело, заползли под нависшие ветки мокрого старого лара. Это был не лучший ночлег в моей жизни – даже в карцере бывало уютней.

Перед утром стало ещё холодней. Нехотя пожевали раскисшее, когда-то сушёное мясо, и едва засерело, продолжили путь. Тот же промокший лес качался вокруг, и тяжёлое злое бессилие одолевало меня. Еле тащился, с отвращением чувствуя, как я грязен, безнадёжно мечтал о горячей ванне и сварливо завидовал Баруфу. Цивилизованный человек, десять лет в этом гнусном мире – и так невыносимо спокоен!

А потом деревья вдруг расступились, и мы уткнулись в ограду.

– Прибыли, – сказал Баруф. – Договоримся сразу: вы мой соотечественник из Балга. Скажем, друг детства. Имя… ладно, оно достаточно необычно. Меня здесь зовут Огилар Калат. Запомнили?

Я кивнул.

– Кстати. О Балге эти люди знают всё-таки больше вас. Так что поосторожней.

Дом был низкий, бревенчатый, почерневший от непогоды. Дверь открыла хозяйка – невысокая, плотная женщина с круглым, уютным лицом. Глянула и всплеснула руками:

– Владыка Небесный, Огил! Сам пожаловал! А я-то думаю: кого в такую погоду занесло!

– Здравствуй, Зиран, – сказал Баруф. – Чужих нет?

И смех у неё был круглый, уютный.

– А ни чужих, ни своих. Одна я.

А потом вымытые, в сухой одежде мы сидели в сухом тепле избушки, и Зиран мелькала вокруг. Все она успевала: делала мимоходом домашнюю работу, подкладывала и подсовывала нам еду и при том болтала без умолку.

– Тебя-то, Огил, ровно и лес не берет! Вон Баф давеча забегал, так его уже в дугу свело, а ты не стареешь! Что-то я дружка твоего ране не видела?

– А он тут недавно. Из моих краёв. Вместе росли.

– Ну, вот и тебе радость! Свой на чужбине – сладко, чай, свидеться? Звать-то вас как, добрый человек? Иль по-нашему не разумеете?

– Понимаю. Тилам меня зовут.

Улыбнулась спокойно ласково и опять к Баруфу:

– Мы-то с Суил давеча тебя поминали. Как зарядили дожди, она и говорит: «Каково, мать, нынче в лесу дяде Огилу?»

– А где она?