Рукопись Бэрсара

Приятно очнуться от бреда в своей постели и увидеть незыблемость мира. Знакомые стены и знакомые лица…

– Прости, – говорю я Суил, – я виноват…

– Мы – не игрушки, Тилар, – говорит она резко, – а ты – не господь бог. Карт сделал, как должно, и никто про него худого не скажет.

– Он меня заслонил…

– Знаю! В том честь его была, чтоб командира своего уберечь. Не марай своим стыдом нашу боль, Тилар, нет в ней стыда – одно только горе.

– Суил…

– Оставь! Наслушалась я, чего ты нёс! Мы – не игрушки, Тилар, – опять говорит она. – Может, тебе и дано судьбу повернуть, да во всякой судьбе мы своей волей живём и своим умом выбираем.

И я с трудом поднимаю руку и благодарно целую ладонь Суил.

Интересно, где теперь кораблик Лаэгу? Может быть, он уже открыл Острова. Я не знаю, кто в нашей истории открыл Острова. Наверное, все же не он.

Когда чуть отпускает боль, лучше думать о ненасущном. Настоящее мне не под силу, а будущее – подождёт.

Скучно чувствовать себя обречённым. В самом деле, не страх, а скука: все опять решено за тебя. Остаётся инерция цели – поделать, успеть, дотянуть, прожить последние годы в несвободе и суёте тех, кого любишь, в несвободе и суёте.

Что‑то поломалось во мне, разделив то, что было единым. Не «цель жизни», а «жизнь» и «цель». Отдать жизнь, что добиться цели? Что же, это в порядке вещей. Но вот сделать цель своей жизнью – это больше подходит Баруфу, мне не нравится эта подмена.

Я не очень боюсь умереть и почти не надеюсь выжить, просто все впереди решено, и проклятая определённость раздражает и бесит меня. Если я смогу убежать… Как же я могу убежать!

Его величество правит в постели. Едва я слегка отошёл, навалились дела. Пришлось мне, как Тибайену, завести парадное ложе и возлежать одетым.

С утра – гонец от Эргиса. Все идёт почти хорошо. Потери великоваты – у Сибла! – но талаи уходят, и можно заново строит Ирдис. Надеюсь, что к осени мы сделаем первую плавку.

Потом Асаг – новости Братства и новости торга. Я на пять лет выкупил касский торг и теперь монополист во внешней торговле. Всего за десять кассалов – для местных правителей невероятная сумма, но я окупил свой вклад меньше чем за год, и надеюсь ещё на сотню кассалов дохода. Очень трудно вдолбить Асагу, что умеренность выгоднее, чем жадность: лучше десять раз взять понемногу, чем – много но только раз.

Сегодня у нас другая забота – мы с Асагом упёрлись в закон. Или в то, что у Каса нет писанного закона. Есть племенные обычаи и есть житейский порядок, а в остальном – кто богат, тот и прав. Мне надоело платить за свою правоту.

Драка на постоялом дворе. Местный князёк натравил свою челядь на тарданских купцов. Раньше они откупались, а теперь они требуют возмещенья убытков – не у князька, конечно, а у меня, раз именно я выступаю гарантом торговли. Сегодня драка, завтра – разбой, послезавтра – торговля живым товаром: тарданцы скупают пленников для продажи за море, хоть я и не разрешаю торговлю людьми.

– Все, – говорю я Асагу, – хватит! К вечеру я подготовлю список, и чтобы завтра в полдень все собирались у меня.

– Это кто же? – спрашивает Асаг.

– Наши законники и местные лихоимцы. Пора заводить законы, Асаг! Есть квайрский кодекс, созданный Огилом, возьмём его за основу. Полгода работы – а потом локих его утвердит, вот тогда мы им всем покажем!

Асаг уходит, и является Ларг, и это сейчас самое главное дело. Я откладываю все другие дела и отбрасываю все другие мысли. Мы с ним всерьёз толкуем о вере – что же, если теперь мы возьмём веру, надо придать ей товарный вид.

– Нет, Наставник, – отвечаю я Ларгу, – это не пойдёт. Ты куда готовишь группу? В Кеват? Значит, тут нужно проще и твёрже. Так, например.

«Чем человек отличается от зверя? Тем, что ему дана душа. А если ему дана душа, с ним нельзя общаться как с тем, что души не имеет: его нельзя продавать и покупать, нельзя оскорблять и мучить безнаказанно. Раб не может отвечать за свои поступки – они принадлежат его господину, значит, он не блуждает во мраке среди нерожденных душ». Ну, как?

– Страшно, – отвечает Ларг. – Никогда я о том не думал, Великий, но ежели это так…

– Только богу это ведомо, но разум говорит именно так. Кстати, о разуме. Когда Калиен выезжает?

– Тарданец‑то? Дней через пять.

– Я сам хочу с ним говорить. – И отвечаю его удивлённому взгляду: – О Разуме. Всякий ищет в вере что‑нибудь для себя. Церковь боится разума, но мы‑то знаем, что ум дан человеку, чтобы отличать хорошее от дурного и выбирать между добром и злом. Разве судят животных, что бы они не натворили? Нет, потому что они не ведают, что творят. Каждого из нас ожидает суд и воздаяние по делам нашим, но если нам не был дан выбор – как нас судить?

– Но ежели нам дан выбор, – говорит он совсем тихо, – отчего ж мы тогда всегда выбираем зло?

А когда все уходят, появляется тёрн Ирон, и я делаюсь тихим и очень кротким, потому что ужасно боюсь перевязок. Он приносит мне боль, но я люблю тёрна Ирона, потому что с ним мне не стыдно быть слабым.