Рукопись Бэрсара

- Баруф, а тебе не хочется хоть что-то о себе рассказать? Я ведь о тебе ничего не знаю.

- Тебя это задевает?

- Да. Нас здесь только двое. Если уж верить...

- Я верю, Тилам. Просто есть воспоминания... лучше бы их не трогать. Я родился в Аразе. В трущобах. Мне было одиннадцать лет, когда дядя меня забрал. - Он замолчал, долго молчал, а потом сказал глухо: - Нет. Не могу. Прости, Тилам. Когда дядя взял меня к себе... я сначала прятался на ночь... не верил, что добро можно делать просто так. А потом... Нет, до самого Сэдгара ничего интересного.

- А твои родители?

- Не знаю. Никогда не пытался о них узнать. Все равно не смог бы помочь. - Он опять молчал, и у него хрипело в груди. - Я устал, Тилам. Давай спать.

Я усмехнулся в темноте: заснешь ты теперь!

И он заговорил:

- Наверное, ты не поймешь. Араз - это как клеймо на душе. Кем бы я ни стал... оно во мне сидит. И когда я дерусь за будущее - это должно быть будущее без Араза. Понимаешь? Будущее, в котором не может быть меня.

- А меня?

- Тебя это тревожит?

- Еще как! Представь: началась заварушка, в ней прикончили одного из Бэрсаров. Я ведь даже не знаю, который из местных Бэрсаров приходится мне предком. Результат: известный тебе Тилам Бэрсар не появится на свет, не наделает глупостей и не изобретет машину времени. Как тебе такой вариант?

- Никак. Я уверен, что исторические процессы, если они уже начались, необратимы. Здесь мы с тобой принадлежим только Квайру.

- А я вот не уверен. Ладно, проверим "парадокс дедушки".

- Что?

- А, старая шутка. Суть в том, что некто отправляется в прошлое и убивает своего дедушку накануне свадьбы.

- А потом?

- Проверю на своей шкуре.

- Мне нравится твой оптимизм.

- Знаешь, Баруф, я очень пугаюсь, когда ты начинаешь меня хвалить. Что у тебя на уме?

Он тихо засмеялся:

- Угадал, как всегда. Есть неприятный разговор. Правда, я хотел завтра.

- Спасибо! Лучше уж сразу.

- Тебе придется пожить в городе до весны.

- Зачем?

Он не ответил.

- Значит, надо докапываться самому?

- Не докопаешься, - сказал он спокойно. - Пять дней назад умерла вдовствующая государыня.

Новость что надо - мне стало трудно дышать. Она была нашим верным врагом-покровителем, эта неугомонная старуха, гроссмейстер интриги, единственная опора своего неудачного сына. Но Ниер III еще осенью подписал себе приговор, назначив наследником своего двоюродного брата, кеватского прихлебателя кора Тисулара. Ну, теперь...

- Ты об этом, конечно, узнал только сегодня?

- Нет, - кротко ответил Баруф. - В тот же день.

И послал меня к Угалару. Все верно. Нельзя было откладывать: это для старухи мы были козырями в игре с Тибайеном, для Тисулара мы - кость в горле.

- Уже взялись, - прямо на мысль ответил Баруф. - Солдаты будут здесь через два дня.

- А ты?

- Завтра ухожу в Бассот.

- В такое время?

- В какое? - спросил он устало. - Когда еще ничего не могу?

- Подождешь, пока уже не сможешь?

- Драться? На это Тисулар и надеется. Отличный повод позвать кеватцев. Спасибо! Я не нанимался сажать его на престол.

- А крестьяне?

- А зачем я, по-твоему, ухожу? Стоит мне с кем-то задраться, и села поднимутся.

- Как раз об этом я и думал.

- Квайр голый, Тилам. Дороги открыты, армия завязла под Гардром. Раньше весны я ничего не могу. Когда поплывут дороги, у нас будет время кое-что сделать. Ну, а если... Кас ближе, чем Кайал.

И опять я не ответил, потому что лучше мне было не отвечать. Решение единственное - я сам это понял, когда он выложил мне свою невеселую весть. Просто я был разъярен. Конечно, он правильно сделал, что не сказал мне т_о_г_д_а: не смог бы я так разговаривать с Угаларом, да и с Тубаром тоже, если бы не чувствовал за собой силу - силу, которой у нас уже нет. Но как унизительно знать, что ты - болванчик, марионетка, что тобою просто играли - даже если это делалось ради тебя! Не время выяснять отношения, но я не забуду, я это запомню, Баруф, и больше ты так со мной не сыграешь! Но надо было кончать разговор, и я спросил через силу: - Значит, в Касе я тебе не нужен?

- Ты не дойдешь до Каса.

- Ты это знаешь!

- Да, - сказал он спокойно. - Я знаю, что ты стиснешь зубы и будешь молчать, пока не свалишься, но ты обязательно свалишься, Тилам. У меня крепкие парни, но дойдут не все. Просто их я могу оставить в лесу - тебя нет. Ты пропадешь.

- Хороший предлог.

- Отнюдь не предлог. Я не хочу тебя потерять. Ты мне нужен. Не только твоя голова, но и ты сам.

И я понял, что это правда. В голосе его были тепло и боль, и ради этого можно все простить, даже то, чего нельзя прощать.

И я пробурчал, сдаваясь:

- А сам как пойдешь? Больной?

- Не в первый раз. Спим?

И еще кусок жизни остался позади.

Серенькое утро приняло нас в себя; мороз отпустил, и ватная, вкрадчивая тишина стояла в лесу. Копыта беззвучно ступали в размякший снег, не ржали кони, не звякала сбруя. Серыми призраками в тишину уходил наш отряд: десяток крепких парней на крепких мохнатых лошадках, поникший в седле Баруф и я... пока.

Они молчали, а я не мог молчать. Тревога или, скорее, страх? Что делать: я уже отвык быть один.

- Баруф?

Он поднял обтянувшееся за ночь лицо.

- Ты уверен, что дойдешь?