Рукопись Ченселора

Ченселор простоял под душем почти двадцать минут, гораздо дольше, чем обычно. Душ он считал одним из тех средств, с помощью которого можно быстро прийти в себя, когда ты слишком перевозбужден или, наоборот, угнетен. В последнее время он усвоил несколько таких маленьких хитростей, суть которых состояла в том, что, делая себе небольшую поблажку, ему удавалось восстановить утраченное было душевное равновесие. После душа Питер улегся на кровать и некоторое время лежал неподвижно, изучая потолок и делая глубокие вдохи и выдохи. Успокоившись, он надел коричневый костюм и спустился вниз.

В баре царил полумрак, и Ченселор с трудом разглядел Филлис Максвелл, сидевшую в углу за маленьким столиком. Мерцающий свет свечей эффектно оттенял ее красивое лицо. Филлис казалась здесь если не самой молодой, то, во всяком случае, самой привлекательной женщиной.

Между ними сразу завязался легкий, непринужденный разговор. Питер заказал сначала одну, потом другую порцию напитков. Они рассказывали друг другу о работе, о том, как начинали карьеру. Затем Питер опять попросил принести спиртного.

— С меня довольно, — не слишком решительно заявила Филлис. — Я что-то не припомню, чтобы раньше пила три порции подряд. Еще один бокал, и я не смогу стенографировать. Правда, я не помню, чтобы когда-нибудь брала интервью у такого симпатичного… такого молодого писателя, — закончила она вкрадчивым голосом.

Как отметил про себя Ченселор, она была явно взволнована.

— Не такой уж я симпатичный и, ей-богу, совсем не молодой.

— Все относительно. Я сама далеко не первой молодости. Когда я была юной и дерзкой, вы еще зубрили алгебру.

— Вы чересчур снисходительны ко мне. Все как раз наоборот. Посмотрите вокруг. Здесь нет никого, кто мог бы с вами сравниться.

— Слава Богу, что в баре темно, а то бы мне пришлось сказать, что вы очаровательный лжец.

Снова подали напитки. Когда официантка отошла, Филлис достала маленькую записную книжку:

— Вы не хотите обсуждать, над чем сейчас работаете, хорошо. Тогда скажите, что вы думаете о современной литературе. Не считаете ли вы, что роман стал чересчур легковесным, этаким развлекательным чтивом?

Питер заглянул в беспокойные глаза Филлис. При тусклом свете свечей казалось, что они стали еще больше, а черты лица еще мягче.

— Вот не знал, что вы ведете раздел комиксов. Я не слишком категорично выразился?

— Надеюсь, я вас не оскорбила? Мне кажется, это увлекательная тема. Всегда интересно знать, что думает по этому поводу хорошо оплачиваемый, популярный автор. Одному Богу известно, как вам это удается, но вы умеете излагать свои мысли удивительно просто и понятно. Ваши романы вряд ли можно назвать комиксами.

Ченселор усмехнулся. Филлис так ставила вопросы, что любой чересчур самонадеянный автор сразу начинал выглядеть смешным. Поэтому Питер отвечал осторожно, стараясь поскорее переключить разговор на другую тему. Максвелл записывала все, что он говорил. Как он и ожидал, она очень умело брала интервью.

Кончились напитки.

— Еще по одной? — спросил Ченселор, показав на стакан.

— О нет! Я только что сделала орфографическую ошибку в местоимении «он».

— А вы, когда стенографируете, разве пишете местоимения?

— Конечно нет. Но это опять же подтверждает, что с меня довольно.

— Где вы обедаете?

— У меня деловое свидание, — поколебавшись, сказала Филлис.

— Я вам не верю.

— Почему же?

— Вы ни разу не посмотрели на часы. Такие организованные женщины, как вы, если у них назначена деловая встреча, внимательно следят за временем.

— Все женщины разные, молодой человек.

— Во сколько вы должны там быть? — спросил Питер и, протянув через стол руку, закрыл ладонью часы Филлис.

Она мгновенно напряглась от его прикосновения, но взяла себя в руки и вернулась к прежнему игривому тону:

— Это нечестно.

— Ну, так во сколько?

— В половине девятого, — с улыбкой сказала Филлис.

— Тогда забудьте об этой встрече, — заметил Питер, снимая руку. — Тот человек давно ушел, потому что сейчас уже десять минут десятого. Придется вам обедать со мной.

— Вы неисправимы.

— Пообедаем здесь, идет?

— Хорошо, — не без колебаний согласилась Филлис.

— А может, вы хотите пойти в другое место?

— Нет-нет, здесь очень хорошо.

— Да и, наверное, нет особой разницы, — ухмыльнулся Питер, делая знак официантке, чтобы она снова наполнила бокалы. — Знаю-знаю, я неисправим. Разрешите теперь мне задать вам пару вопросов? Ведь вы знаете Вашингтон лучше, чем кто-либо другой.

— А где же ваш блокнот? — перебила его Филлис, убирая записную книжку в сумочку.

— У меня в голове диктофон.

— А что, собственно, вы хотите знать?

— Расскажите мне о Гувере.

При этом имени глаза Филлис гневно сузились, но, когда Питер пригляделся, ему показалось, что в них горел не только гнев.

— Это чудовище. Я говорю плохо о покойнике, не испытывая при этом ни малейших угрызений совести.

— Неужели о нем нельзя сказать ничего хорошего?

— Не могу припомнить такого, а я в Вашингтоне уже шестнадцать лет. Не было года, чтобы он не сожрал какого-нибудь замечательного человека.

— Однако вы слишком категоричны.