Рукопись из Тибета

В полночь мой сокурсник Витя Милютин отошел отлить к мусорным бакам, а я, притопывая ботинками на морозе в арке дома и проклиная все не появляющегося Каина, хотел закурить сигарету…

Чу! За углом раздались шаги, а потом смолкли. Я осторожно высунул голову наружу. Впереди, метрах в десяти, серела тень, лапая руками стену. «Он», – прошептал внутри чекист. «Лови!» – заорал прокурор, и я выметнулся из-под арки.

Тень шарахнулась вперед, уронив какую-то жестянку, но было поздно. Я с набегу подсек убегавшему ногу, тот загремел на тротуар, усыпав его листками.

– Попался, сука! – засопел рядом Витя.

Мы быстро скрутили пойманного, дотащили до ближайшей телефонной будки и вызвали опергруппу. Задержанный оказался тем, кого искали. Ну а дальше, как и следовало быть. Волобуеву – медаль, Милютину – грамоту от Андропова.

– Так, – довольно потирал я руки. – Одна есть, теперь надо вторую, за успешное окончание школы, а потом проситься распределить «за бугор». Типа за боевые заслуги. Впереди было еще два года и следовало не снижать темпов.

На четвертом курсе Волобуев, как и другие слушатели, вступил в ряды Руководящей и Направляющей, что являлось дополнительным свидетельством преданности делу, а еще записался по месту жительства в ДНД[12], принимая таким образом участие в общественной жизни. Языками к тому времени мы владели довольно прилично, поскольку для совершенствования в них нам разрешалось общаться с иностранцами. А точнее, с туристами, посещавшими исторические места столицы. Делалось это довольно просто. Слушателей внедряли в ту или иную группу под видом студентов иняза МГУ, и мы там «чирикали» с нерусскими о том, о сем, отрабатывая чистоту речи.

В отношениях с Ольгой случился облом. Самым досадным образом. При одной из встреч в ее квартире, когда мы занимались тем, чего «не было в СССР», в неурочный час вернулся муж, ставший трезвонить в двери. Пришлось срочно ретироваться в одних штанах на балкон, оттуда на стоящее рядом дерево, а потом вниз и делать ноги.

Намечался рассвет, Москва еще спала, на Садовом бесполезно мигали светофоры, а я шлепал босяком в сторону Маяковки. Потом меня догнала милицейская «канарейка», оттуда высунулся сержант и подмигнул – догулялся?

– Вроде того, – вздохнул я. – Подбросьте, ребята, до «Динамо».

– Садись, – послышалось в ответ, и патруль мне помог. Тогда милиция была добрая.

А Ольга на звонки больше не отвечала. Явка была провалена.

Половину пятого курса мы стажировались на местах – в областных территориальных управлениях. Я попал в УКГБ по Приморскому краю. Там помимо оперативной практики регулярно общался с местными китайцами, шлифуя язык, а также изучая их обычаи. А еще принял участие в интереснейшей оперативной разработке. Она заключалась в выводе нашего агента-нелегала, заброшенного по линии военной разведки ГРУ в Китай, с которым у СССР к тому времени были весьма напряженные отношения. Пару лет назад его высадили с подводной лодки на побережье Гонконга для ведения подрывной работы. В целях же ее обеспечения в указанном городе наши дипломаты заложили два тайника с долларами на изрядную сумму. И там лихой разведчик, по национальности китаец, назову его Сунь-Хунь-Чань (разглашать имя не имею права), почувствовав свободу, ударился в загул по кабакам и притонам с «оттопыренным» карманом.

Вскоре он был схвачен английской контрразведкой МИ-5. Ее ребята подержали Суня, как зайца, за шиворот на весу и поняли, что для британской короны он опасности не представляет, после чего вытряхнули вон. Одновременно взяли «под колпак». Обретя свободу, Сунь вновь ударился во все тяжкие, благо честные британцы изъятый у него остаток валюты вернули.

А когда карман с ней усох, наш незадачливый разведчик отправился ко второму тайнику. А там… – о боги! – не оказалось ни тайника, ни моста, под которым он был заложен. Оказалось, что в период бурного строительства после культурной революции трудолюбивыми китайцами был снесен целый квартал. И косоглазый «штирлиц» сел на мель, превратившись в бродягу. Однако помня науку старших братьев о помощи в беде, повадился бегать в порт, где завидев судно с красным флагом, подходил к трапу и жалобно скулил:

– Товалиса! Я есть советская стирлиса, лазветчик. Я холосый, Москва – шибко шанго, Пекин – пухао. Шибко хотю к своей куня.

А вахта у трапов:

– Пошел вон, косоглазая харя!

Капитаны судов, однако, прибывая во Владивосток, неизменно докладывали куда следует.

– Там болтается какой-то. Говорит, что ваш. Примите к сведению.

Короче, того горе-нелегала комитетчики, у которых я стажировался, разработав и реализовав сложный план, все-таки выдернули. Потом против Суня возбудили уголовное дело за измену Родине и передали в краевой суд. Что с ним стало, я не знаю. Ибо практика закончилась и я убыл в столицу.

Далее были экзамены. В перерывах меж ними я нашел время и тайно понаблюдал за своим первым «Я». Оно училось на 1-м курсе факультета военной контрразведки и не подозревало о втором. Воскресшим из пепла.

– Эх, Валерка, Валерка, – вздохнуло второе, уходя. – Если бы ты знал… – И даже прослезилось.