Рукопись из Тибета

Дувалова звали Анатолий, и он рассказал мне много интересного. Из того, что имеет отношение к оперативной обстановке. Оказалось, что помимо консульства в качестве «довеска» мне предстояло обслуживать еще и наше торгпредство, а также бывать на разного рода встречах и приемах.

– Там не вздумай бухать, – многозначительно сказал Толя. – Французская контрразведка любит подставлять на них своих баб. Трахнешь такую и попался на крючок. Со всеми вытекающими. Усек?

– Ага, – сказал я, поежившись. – Не буду. А как наш контингент, в смысле в консульстве и торгпредстве?

– Скажу тебе честно, говно, – наклонился ко мне майор. – Половина блатных и никакой любви к Родине.

– Иди ты! – выпучил я глаза. – А где же патриоты?

– Патриоты только в «органах», как мы с тобой – оглянулся он по сторонам. – Остальным верить нельзя. Как говорил папаша Мюллер.

– Так что же делать? – изобразил я притворное удивление.

– Выявлять и отправлять в Союз, а там сажать, – потянулся Анатолий к бутылке.

Завершая обед, мы выпили по чашке кофе, майор был «ни в одном глазу», сказывалась старая школа, после чего, уплатив по счету, вернулись к себе на службу.

В последующие три дня Дувалов передал мне на явочной квартире, расположенной в пригороде, имевшуюся у него агентуру. В их числе пять сотрудников наших консульства с торгпредством, а также трех французов. Ну а после с чистой совестью убыл в Союз, пожелав мне на прощание удачи. Я же занял майорский кабинет и вселился в его служебное жилье, а еще получил в распоряжение казенный «Рено». После чего почувствовал себя настоящим Штирлицем.

Задерживаясь по вечерам, привел в порядок литерное[13] и агентурные дела, а также другие документы, составил график работы с источниками[14] и стал их понемногу «доить»[15], впрочем, без особого успеха. Отечественные сексоты сообщали разную мелочевку, вроде того кто среди своих слушает «вражеские голоса», фарцует или травит политические анекдоты, а французы вообще несли всякую ахинею, требуя за них оплату. Между тем мне нужен был успех, для закрепления позиций и дальнейшей реализации плана. А то ни дай бог раньше срока вернут назад, и все мои усилия насмарку.

– Пошевели мозгами по Европе немного вперед, – подсказала чекистская составляющая. До этого момента все четыре молчали. Не иначе, переваривая заграницу.

– А что? Это мысль! – воодушевился Волобуев и начал шевелить. Подкорка выдала целую серию еще не случившихся событий. Лишние я отсеял. Остались два. Которые вполне можно было использовать.

«24 сентября советские спортсмены Людмила Белоусова и Олег Протопопов запросили политическое убежище в Швейцарии»; «26 октября Президент Южной Кореи Пак Чон Хи убит агентом иностранной спецслужбы».

– Так, эти танцоры пусть валят, невелика потеря, – решил я, – а вот убивать лидера дружественной нам страны не дадим. Хрен вам в рыло.

Теперь нужно было реализовать проект, для чего, несколько раз наведывавшись в порт и посетив тамошние притоны, я завербовал корейца. Представившись сотрудником французского Интерпола. Документы прикрытия для этого имелись самые разные. Кореец был из эмигрантов, за деньги готов на все и под мою диктовку накатал нужную информацию. Я ее закрепил сведениями, якобы полученными от доверенного лица[16], и, связавшись с Парижем, попросил встречи со своим начальником. А на ней ознакомил того с полученным оперативным сигналом. Полковник заглотил наживку, даже не потребовав контрольной встречи[17], сказал: «Хорошо служишь, сынок, так держать», доложил в Центр, и колесо завертелось.

В конце октября в ряде газет появилось сообщение о предотвращении покушения на Пак Чон Хи, а также задержании корейской спецслужбой американского наймита. Мой шеф получил за это медаль, а я премию в размере двух должностных окладов.

– Ну вот. Есть первый результат, – сказал я себе, пересчитывая в кабинете премиальные франки. – Теперь можно немного расслабиться.

И пустился «во все тяжкие», желая изведать прелести загнивающего капитализма. Для этого после службы, возвращаясь в свою холостяцкую квартиру, я менял скромный костюм фабрики «Большевичка» на иностранное шмотье, садился в «Рено» и отправлялся в злачные места Марселя.