Рукопись из Тибета

От возбуждения я хаотично замахал конечностями, а затем, поймав ручкой ножку, сунул ее пальцы в рот и принялся, урча, жевать их беззубыми деснами. – Так, а это что за каннибал? – подошел ко мне Айболит, закончив с очередным младенцем.

– Это новенький, Лев Ильич, – заглянула медсестра в свой талмуд. – Милиция нашла вчера в пять утра. Подброшенным на порог Свято-Троицкого собора. – Тэкс, – вздел меня руками врач и стал внимательно рассматривать. – По виду будет месяц. – Вслед за чем проскрипел ботинками к окну и положил объект исследования в лоток медицинских весов и принялся двигать пальцем гирьку на штативе.

– Вес четыре шестьсот, – констатировал он, а потом измерил тельце. Рост составил пятьдесят четыре сантиметра.

– Точно, как в аптеке, – довольно изрек эскулап и обратился сестре: – Так все и запишите Роза Марковна. А днем рождения этого бойца, – пощекотал мне пятку, – будем считать двадцатое апреля.

«Да, знает свое дело», – распялил я на Айболита глаза. И стал довольно пускать ртом пузыри. Приятно точно знать, когда ты родился.

После окончания осмотра нас вывезли в коридор (очкастая Роза Марковна вышла вместе с нами), и у обитой черным дерматином двери кабинета с табличкой «Заведующий» каталка остановилась. Роза Марковна взяла меня на руки, кивнув нянькам «Едьте дальше», после чего потянула дверь на себя, и мы оказались в темном тамбуре. Удобнее устроив меня на левой руке, она постучала костяшками пальцев правой во вторую, деревянную. За ней глухо раздалось «Войдите».

Мы шагнули в интерьер начальственного кабинета, обставленного казенной мебелью. В одном углу стоял черной кожи продавленный диван с подлокотниками в виде валиков, а рядом шкаф, в другом – перистая, с волосатым стволом пальма в кадке. Между ними, у торцевой стены с портретом «отца народов» находился стол с крышкой зеленого сукна, на которой чернел прошлого века телефон и остывал чай в стакане с подстаканником. За столом, просматривая лежавшую на нем газету «Правда», сидел борцовского вида мужик, чем-то похожий на Котовского.

– Поздравляю, Роза Марковна! Заканчиваем канал Волга-Дон! – громко изрек он, подняв на нас оловянные глаза и блестя лысиной. – С очередной, так сказать, победой социализма!

После чего хлебнул чаю, кивнув на один из стульев.

– С чем пришли? – он откинулся в мягком кресле.

– С новым его строителем, Василий Кузьмич, – в унисон ответила сестра, присев. – Которого накануне доставила милиция. Вы в курсе.

– И как он в медицинском плане? – критически обозрел меня «Котовский». – Не дебил? Все в порядке?

Я обиделся, капризно надул губы и попытался в него плюнуть. Не получилось.

– Прекрати, – строго взглянула на меня Роза Марковна. И к заведующему: – Надо дать ему имя с фамилией.

– Надо, – пробасил тот, после чего уставился в потолок. Я тоже. Искомого там не наблюдалось.

Обследовав пустоту, в которой одиноко жужжала муха, Василий Кузьмич опустил взгляд вниз, и в его поле зрения попала газета.

– Назовем младенца Лазарь, как Кагановича, – ткнул пальцем в передовицу. – А фамилия пусть будет Донской. В честь канала. Ну, как вам? – взглянул на Розу Марковну.

– Гениально! – изобразила та восторг на лице, а я надулся. Имя с фамилией мне не нравились. Но что делать, выбирать не приходилось.

Между тем заведующий извлек из ящика стола бланк, аккуратно вписал туда вечной ручкой «Лазарь Донской», а еще дату рождения, сообщенную медсестрой, пришлепнул все гербовой печатью.

– Держите, – передал ей бланк. – В ЗАГСе получите свидетельство.

В это время затрезвонил телефон, заведующий снял трубку.

– Ошиблись, гражданин, – послушав, сказал в нее. – Это Симферопольский Дом ребенка.

После чего брякнул трубку на рычаг и махнул нам рукой – свободны. И снова углубился в газету.

Так я был легализован в новой жизни. Сиротой. В учреждении социального типа.

Потекли безрадостные дни. Дни взрослого ума в юном теле.

Шесть раз в сутки нас кормили манной кашей за казенный счет, меняли пеленки и мыли; раз в неделю возили на взвешивание с осмотром, а еще делали какие-то прививки, и все это время (кроме сна) я думал. О своем будущем и месте в новой жизни. С учетом прошлых знаний в этом вопросе, радужными они не представлялись. Здесь меня продержат до трех лет, а затем передадут в сиротский приют, где дадут какое-никакое образование. А потом в большую жизнь. На стройки народного хозяйства. Что категорически не устраивало. «Светлое будущее» мы проходили. Больше не хотелось.

– А где ж твой патриотизм? – спрашивал во мне в такие минуты чекист. – Нужно крепить мощь и безопасность государства.

– И блюсти Закон, – поддакивал прокурор. – Опять же, Кодекс строителя коммунизма.

– Какая мощь?! Какой закон?! – возмущался внутри моряк. – Это все теперь принадлежит олигархам! – Точно! – поддерживал его шахтер, ругаясь матом.

Я прислушивался ко всем четверым, но знал, что правы последние двое. Снова верить, напрягаться и пахать, чтобы потом оказаться в капиталистической России? Где, как говорят в известных кругах, «один смеется, сто плачут».