Рукопись, которой не было

«Теперь, когда я смотрю в прошлое, я задаю себе вопрос, что мы должны были сделать по-другому. Должны ли мы были отказаться от нашей работы в самом начале или прекратить ее немедленно после поражения Германии? Первый вариант означал бы непереносимый риск. Реакция деления урана нейтронами была открыта в 1938 году в Германии. Как изгнать это открытие из памяти людей? Невозможно. Второй вариант означал бы неопределенное продолжение кровавой бойни американских солдат в Японии».

Позднее, после начала корейской войны в 1950 году[35], Руди добавил еще один абзац:

«Предположим, что в мае 1945 года президент Трумэн отдал бы приказ о прекращении всех работ в Лос-Аламосе и ликвидации Лаборатории. Не следует забывать, что работа над атомным проектом в Советском Союзе в 1945 году была в разгаре. Сталин ни при каких условиях не остановил бы проект – он был одержим манией мирового господства. Через несколько лет, имея ядерную монополию, он не колебался бы ни минуты, чтобы начать ядерный шантаж или даже ядерную войну, в которой у него не было бы соперников».

Беда

2 февраля 1950 года. Этот день врезался в мою память. С тех пор прошло уже много лет, но я не могу сказать, что травма, полученная мною тогда, зажила. Помню промозглый сырой день, улицы Бирмингема, покрытые густым туманом. Рони и Габи вбегают в дверь и, перебивая друг друга и пытаясь что-то объяснить, с порога кричат: «Мама, это правда?»

Прошло несколько минут, прежде чем мне удалось понять, чем они так взволнованы. Возвращаясь из школы домой, они прочли на газетных стендах кричащие заголовки: «Клаус Фукс – русский шпион», «Атомный шпион арестован».

Я постаралась успокоить детей: «Конечно нет. Рони, Габи, как вы могли этому поверить?»

Совсем недавно мы всей семьей катались на лыжах в Альпах. Рони закапризничал на склоне и отстал. Мы остановились. Клаус повернул назад. Я наблюдала, как он склонился над Рони и что-то ему сказал. Слов было не слышно, но я видела, как мягко протекала беседа. Клаус взял Рони за руку, и они направились к нам. У меня перед глазами прошли недавние вечеринки, на которых Клаус был желанным гостем. Он тихо сидел на всех вечеринках и говорил только в тех случаях, когда его спрашивали о чем-то. Очень редко упоминал Харуэлл, где он возглавлял теоретический отдел. Он всегда казался мне большим энтузиастом Харуэлла. Я могла бы простить ему все что угодно, но не предательство.

Руди пришел с работы раньше обычного. Всегда сдержанный, он и сейчас старался не выдать своего настроения. Но я все поняла. Руди сказал, что с утра позвонил какой-то журналист, сообщил об аресте Клауса Фукса и попросил у него развернутых комментариев. «У меня нет комментариев», – и Руди положил трубку. Но звонки продолжались не переставая.

– Женя, я сейчас перекушу и на вокзал. Поеду в Лондон. Попробую узнать из первых рук, что происходит.

Руди вернулся на следующий день. Он был мрачен. Мы сели за стол.

– Что тебе сказать, Женя… Меня принял начальник политического отдела Скотленд-Ярда майор Берт. Он подтвердил, что Клаус арестован за шпионаж в пользу Советского Союза и что он во всем признался. Берт сказал, что я могу навестить его в тюрьме сегодня же. «У меня к вам одна просьба, профессор Пайерлс, если будете говорить с мистером Фуксом, попробуйте уговорить его назвать имена его сообщников. Нам он отказал». Еще Берт спросил, не заметили ли мы в нашем общении экстремистско-левых взглядов со стороны Фукса. «Он что, истовый коммунист?» Я ответил, что Клаус был одним из нас, и его взгляды такие же, как у нас. Ничего другого мы от него не слышали.