Рукопись, найденная в чемодане

– Хм… позвольте представиться, – сказал я и тут же представился.

– А я – Паоло Массина, – сказал он. – Приятно было познакомиться. Надеюсь, вы продолжите борьбу с кофе и добьетесь в ней успеха, но только вот нам с вами никогда не суждено идти бок о бок.

И он направился прочь.

Я двинулся вослед, обращаясь к нему по-итальянски, но было ясно, что он не понимает ни слова из того, что я говорю.

– Вы не говорите по-итальянски? – спросил я наконец.

– С чего вы взяли?

– Но вы же Паоло Массина?

– Мне пришлось изменить свое имя из-за родителей жены. Достаточно было и того, что я не из Бруклина. А если бы их дочь стала Анжеликой Смеджебаккен, они бы вообще умерли с горя.

Он исчез за углом. Я знал его. Я знал, что я его знал, но совершенно не мог вспомнить откуда.

Медленное поражение в делах, представляющихся маловажными, более болезненно, чем это кажется поначалу, потому что природа ничего не дает бедному банковскому служащему, когда над ним глумятся. Стоит свалиться в Ниагарский водопад, и вы тут же получаете долю адреналина. Но никакого тебе не светит адреналина, когда ты оказываешься последним в опросных листах популярности (как это стало постоянно случаться со мной), когда твои акции на бирже постоянно падают или когда тебя кусает собака, после чего ее хозяин осыпает тебя оскорблениями и уводит ее на противостолбнячный укол. День ото дня, подобно тому, кто страдает какой-нибудь позорной кожной болезнью, я опускался все ниже в глазах своих коллег – каждый из которых, смею добавить, был заядлым кофеманом.

Я ожидал, что на летнем банкете в фирме со мной все будут носиться как со знаменитостью, потому что всего лишь несколько дней назад я действительно превзошел самого себя, сделав один звонок, который на годы вперед определил для Стиллмана и Чейза миллиардные прибыли.

Хотя весь мир узнал о советско-египетской сделке по вооружениям лишь много позже, из анализа радиопередач и частоты дипломатических визитов я мог заключить, что соглашение было достигнуто в один из дней мая. У ЦРУ сведений об этом не было, а если и были, то затерялись в канцелярии, и ничего, даже писка, не вышло из тамошних закоулков наружу.

А я между тем еще в самом начале июня, сразу по возвращении к работе, проявил, несмотря даже на оказываемое на меня давление и придирки, достаточное внимание к достоверным признакам и пришел к достоверным заключениям. Этим, смею добавить, я в огромной степени был обязан своим профессорам арабского в университете, по отношению к которому в последнее время стал испытывать самые серьезные опасения, а также ежегодным отчетам сэра Гамильтона Гибба из Оксфорда.

Это, возможно, звучит хвастливо, но означает лишь то, что на протяжении многих лет я учился как ишак, а когда выбрался из своего одеяния, состоявшего из черной мантии и академической шапочки с красными помпонами из лисьего меха, то способен был слушать арабское радио. Затем, вместо того чтобы провести еще шесть лет в каком-нибудь институте, я нанял русского эмигранта, чтобы он отслеживал советское вещание.

Мы ощущали в воздухе признаки чего-то такого этакого и были обеспокоены появлением Насера, так что, пока я отсутствовал, мой штат – за исключением миссис Людвиг – собирал записи радиопередач, газетные заметки и данные из египетских аэропортов.

А именно: сведения о частых официальных советских визитах (на гражданских самолетах, но по большей части через военные аэродромы), предоставляемые нам Пятым отделом Британской военной разведки. Три дня я пребывал на грани психоза, слушая египетские передачи за май. В них, как и в советских программах, обнаруживался резко выраженный сдвиг. Самое главное, египтяне стали вдруг безмятежными и торжествующими, словно проглотили канарейку, а теперь втайне наслаждались изысканным послевкусием.

Со своим заключением о том, что Египет осуществил демарш, в итоге которого перешел прямехонько в советский лагерь, я отправился непосредственно к мистеру Эдгару, точнее, к тельцу его, в котором едва теплилась жизнь. Возможно, в силу того, что я никогда не ошибался в подобного рода вещах, или же потому, что по натуре он был игроком (но игроком информированным), Юджин Б. Эдгар внял моим словам и приказал начать массированный отток финансовой поддержки из этого региона.

Мы решили, что компания Суэцкого канала, все англо-египетские и египетско-американские совместные предприятия, а также определенные категории инвестиций в страны Ближнего Востока будут сведены на нет. И начали медленно спускать все, что держали на Ближнем Востоке, и сбывать акции и облигации тех компаний, которые зависели от стабильности региона. В то же время мы перемещали фонды в другие области, которые, как мы полагали, в итоге усилятся: например, в консервативные эмираты, окружавшие Персидский залив, куда, по моему мнению, следовало обеспечить поступление свободного капитала. В результате новой политики мы начали бы получать значительный приток золота в качестве дополнительного обеспечения займов и помогать в осуществлении перекрестного инвестирования этих стран.