Рукопись, найденная в чемодане

Я собрался и отправился домой. Подходя к нашему полю, я уже забыл о таинственном происшествии и начал думать об обеде.

Но стоило мне выбраться из зарослей деревьев, как я тут же остановился как вкопанный. У самого края поля, в двадцати ярдах слева от меня, стояли двое мужчин, смотревших на наш дом.

Я направился к ним и гордо сказал:

– Это частная собственность.

– Нам очень жаль, – сказал один из них. – Мы просто пытаемся выбраться на дорогу. Очень устали и проголодались.

– Ясно, – сказал я.

– Надеюсь, нам не придется возвращаться к путям. Можно, мы просто пройдем к дороге?

Одеты они были по-городскому – костюмы, жилетки, шляпы, цепочки для часов. Было бы слишком жестоко, подумал я, заставлять их идти в обход по болоту. И сказал, что они могут пройти к дороге, я не возражаю.

Они были того типа мужчин, состояние здоровья которых внушает ужас, но которые благодаря одним лишь своим размерам и весу раз в десять сильнее, чем кажутся с виду, и, возможно, из-за того, что были они такими огромными, их преувеличенная благодарность прозвучала, в некотором смысле, искренне.

– Очень любезно с твоей стороны, – сказал один из них. – Ты знаешь окрестности, так ведь? И ты проворен – ты же ребенок. Не сбегаешь ли в городок, чтоб раздобыть нам чего-нибудь съестного? Мы в пути со вчерашнего дня, без остановок прямо из Индианы, и так проголодались, просто слов нет.

– Не могу, – сказал я. – Мне надо идти обедать.

Мне показалось странным, что они приехали из Индианы, потому что у обоих был нью-йоркский выговор, одеты они были как трактирные крысы из Челси, а их поезд явился как раз со стороны города.

– Это займет всего несколько минут, а нас по-настоящему выручит.

Я помотал головой. Мне становилось не по себе, возник даже испуг. Хотелось просто броситься к дому.

– Да ты послушай, – сказал тот, кто вел все переговоры. – Нам надо лишь чуток подкрепиться, чтобы двигаться дальше. Есть здесь поблизости местечко, где можно взять чашку кофе?

– Ну, есть, – сказал я, хоть это было совсем не поблизости.

– А тогда вот, – сказал переговорщик, выуживая что-то из своего кармана. – Держи.

Он протягивал мне двадцатидолларовый золотой. Отец мой пытался копить такие, но это ему почти никогда не удавалось. Я понимал, чего он стоит, что его очень нелегко раздобыть и еще труднее удержать. Я его взял.

– А вот четвертак, – добавил он, вручая мне двадцать пять центов, – так что тебе не понадобиться разменивать золотой, когда будешь покупать кофе.

На протяжении многих лет люди твердят мне, что я ни в чем не виноват. Мне не было и десяти. Откуда я мог знать, что случится? Но я, когда бежал за кофе, чувствовал вину и что-то сродни раскаянию. Я надеялся, что обернусь достаточно быстро, чтобы отвести всякую опасность. Если я смогу ворваться туда, сразу вынырнуть и броситься обратно, то все будет в порядке.

Я так быстро бежал к кафе «Хайленд», что по прибытии слишком запыхался, чтобы говорить. Однако я не мог ждать, пока дыхание восстановится, так что брякнул серебро на прилавок, указал на кофеварку, задрал указательный и средний пальцы правой руки, а потом опустил их и зашагал ими по прилавку. Вскоре я получил два кофе навынос, отмахнувшись от обычных расспросов насчет сливок и сахара.

В те дни в большинстве ресторанов имелись вставные судки для торговли навынос. Изготовленные из жести, они устанавливались друг на друга и скреплялись ручкой, подобно тем приспособлениям, что можно видеть в китайских молочных лавках. Я нес два судка, один на другом, но ручки у меня не было, и они обжигали мне руки. Через каждые несколько шагов я вынужден был останавливаться, чтобы поставить их на землю и подуть себе на ладони. Через некоторое время, когда моя ноша перестала быть чересчур горячей, я прижал ее к груди и бросился бежать.

Я хотел вернуться к полю, чтобы снова увидеть тех двоих. Лишь тогда намеревался я замедлить шаг, когда увижу, что они по-прежнему там. Когда я бежал, кофе выплескивался из судков и ошпаривал мне ладони. Он стекал по рукам и мочил рукава. Им пропиталась моя рубашка, а на штанах вокруг ширинки образовалось овальное пятно.

Хотя оставалась только половина кофе, золотой в моем кармане был цел, и я думал, что если те двое окажутся недовольны качеством моего обслуживания, то я всегда смогу вернуть им деньги. Но, еще не достигнув края поля, я увидел через деревья, что их там нет.

Когда я застыл на месте, бережно прижимая к груди жестяные судки с кофе, то больше всего боялся, как бы мои родители не подумали, что я их предал. Мысли мои пребывали в беспорядке: я знал, что происходит, и в то же время не знал. Отец мой все повидал. Он оставался сдержанным, какая бы судьба его ни ждала. Как-то раз он сказал мне, что каждый день его жизни заставляет его все меньше бояться смерти и что под конец никакое потрясение, никакая неожиданность не окажутся непереносимыми. Но мать была совсем другой. Она всегда вникала в происходящее всем сердцем, и оно могло разбиться.