Рукопись, найденная в Сарагосе

На этой шкале находится также и мой разум, и ваш разум, сударыня. Свойствами умов, находящихся на верху шкалы, будут: прибавление новых открытий к открытиям Ньютона, способность понимать их, постижение определенной их части и владение умением сочетать.

Таким же образом мы можем вообразить шкалу, идущую вниз, — шкалу, которая начиналась бы с поселянина, обозначенного ста тысячами понятий, и нисходила бы к умам, обозначенным шестнадцатью, одиннадцатью, пятью, — и завершалась бы существами, имеющими всего четыре понятия и одиннадцать комбинаций, затем три понятия и четыре комбинации.

Дети, имеющие четыре понятия и одиннадцать комбинаций, не умеют еще понимать отвлеченности; однако между этим числом и ста тысячами расположится разум, составленный из известного числа понятий с такими комбинациями, следствием которых будут понятия отвлеченные. До этого сложного разума животные никогда не доходят, не доходят также и дети, глухие и слепые от рождения. Эти — из-за отсутствия впечатлений, животные же — из-за отсутствия комбинаций.

Простейшим отвлеченным понятием является то, которое относится к числам. Оно заключается в отделении от предметов их числовых свойств. Ребенок, прежде чем он усвоит себе это простейшее отвлеченное понятие, не умеет абстрагировать, он может только отнимать посредством анализа свойств, что, впрочем, тоже в известном смысле является абстрагированием. К первому отвлеченному понятию ребенок приходит постепенно, а последующие отвлеченные понятия создает себе сам, по мере того как получает новые понятия и учится их сочетать.

И поэтому шкала уровней умственных способностей, от самой низшей и до самой высшей степени, состоит из ступеней, качественно тождественных. Ее очередные ступени создает возрастающее число понятий, и, согласно правилам, им соответствует возрастающее количество комбинаций. Но это — везде и всегда — одни и те же элементы.

Отсюда следует, что умственные способности существ, принадлежащих к разным видам, можно считать, по сути, качественно тождественными, совершенно так же, как наиболее запутанное вычисление есть не что иное, как последовательность сложений и вычитаний или же действий, качественно тождественных. Точно так же любая математическая задача или проблема, если в ней нет пробелов, по сути дела, является цепью абстракций, начиная с простейших и кончая высочайшими и сложнейшими.

Веласкес добавил еще несколько подобных сопоставлений, которые Ревекка, казалось, слушала с удовольствием, так что они разошлись явно довольные друг другом.

День сороковой

Проснулся я рано и вышел из шатра, чтобы подышать свежим утренним воздухом. Веласкес и Ревекка вышли для того же.

Мы направили наши шаги к дороге, чтобы убедиться, не проезжают ли по ней какие-нибудь путешественники. Придя к ущелью, вьющемуся между двумя утесами, мы решили присесть.

Вскоре мы заметили караван, который приближался к ущелью и тянулся футов на пятьдесят ниже скал, на которых мы находились. Чем более путешественники приближались к нам, тем большее любопытство они в нас возбуждали. Четыре индейца открывали шествие. Всю их одежду составляли длинные рубашки, обшитые кружевами. Соломенные шляпы с султанами из перьев покрывали их головы. Все четверо были вооружены длинными пищалями. За ними следовало стадо вигоней; на каждом из них сидела обезьяна. Затем на великолепных конях следовала свита негров, превосходно вооруженных. За ними ехали двое пожилых мужчин на роскошных андалузских скакунах. Оба старика были закутаны в плащи голубого бархата, на которых вышиты были кресты ордена Калатравы[239]. Вслед за ними восемь туземцев с Моллукских островов несли китайский паланкин, в котором сидела молодая женщина в богатом испанском платье. Юноша на резвом скакуне грациозно гарцевал у дверец ее паланкина.

Затем мы увидели еще одну особу — лежащую, и даже в обмороке: ее несли в лектике; рядом с ней ехал священник на муле, кропил ее лицо святой водой и, как нам показалось, изгонял из нее бесов. Замыкала шествие длинная процессия людей всяческих оттенков кожи, начиная с эбенового и до оливкового, ибо совершенно белого мы не заметили вовсе.

Пока караван следовал мимо нас, мы не подумали о том, чтобы узнать, кто эти люди; однако, как только последний из них прошел, Ревекка сказала:

— В самом деле, стоило бы разузнать, кто они такие.

Едва она произнесла эти слова, я заметил какого-то человека из каравана, который оказался позади всех. Я решил сойти со скалы и побежал за этим увальнем. Тот пал передо мной на колени и, дрожа от страха, завопил:

— Сеньор разбойник, пощади дворянина, который, хотя и родился в краю золотых копей, не имеет за душой ни гроша!

Я возразил ему на это, что я отнюдь не разбойник и что только хочу узнать, кто те знатные особы, которые только что проследовали.