Рукопись, найденная в Сарагосе

                          Альфонс садится на коня;
                          Ему хозяин держит стремя.
                          «Сеньор, послушайтесь меня:
                          Пускаться в путь теперь не время,
                          В горах опасно, ночь близка,
                          Другая вента далека.
                          Останьтесь здесь: готов вам ужин;
                          В камине разложен огонь;
                          Постеля есть — покой вам нужен,
                          А к стойлу тянется ваш конь».
                          — «Мне путешествие привычно
                          И днем и ночью — был бы путь, —
                          Тот отвечает, — неприлично
                          Бояться мне чего-нибудь.
                          Я дворянин, — ни черт, ни воры
                          Не могут удержать меня,
                          Когда спешу на службу я».
                          И дон Альфонс коню дал шпоры
                          И едет рысью. Перед ним
                          Одна идет дорога в горы
                          Ущельем тесным и глухим.
                          Вот выезжает он в долину;
                          Какую ж видит он картину?
                          Кругом пустыня, дичь и голь,
                          А в стороне торчит глаголь,
                          И на глаголе том два тела
                          Висят. Закаркав, отлетела
                          Ватага черная ворон,
                          Лишь только к ним подъехал он.
                          То были трупы двух гитанов,
                          Двух славных братьев-атаманов,
                          Давно повешенных и там
                          Оставленных в пример ворам.
                          Дождями небо их мочило,
                          А солнце знойное сушило,
                          Пустынный ветер их качал,
                          Клевать их ворон прилетал.
                          И шла молва в простом народе,
                          Что, обрываясь по ночам,
                          Они до утра на свободе
                          Гуляли, мстя своим врагам.

                          Альфонсов конь всхрапел и боком

                          Прошел их мимо и потом
                          Понесся резво, легким скоком,
                          С своим бесстрашным седоком.

В комментарии к данному стихотворению говорится: «Начало незавершенного замысла. Некоторые детали сближают данное стихотворение с эпизодами из французского романа Потоцкого „Рукопись, найденная в Сарагосе“».[349]

Возникает, однако, вопрос: действительно ли можно говорить о «незавершенном замысле», т. е. действительно ли думал Пушкин о поэтической «транскрипции» произведения Потоцкого, немыслимо трудной из-за композиционной сложности «Рукописи»? Не будет ли правильнее предположить, что здесь, так же как и в «отрывке» «Сто лет минуло, как тевтон…», обычно квалифицируемом как начало перевода «Конрада Валленрода», Пушкин наметил принципиально новый жанр краткого поэтического отображения крупного многообразного произведения? Примером плодотворного развития этого жанра может служить едва ли не лучшее стихотворение Т. Г. Шевченко «3 передсвiта до вечора», которое вряд ли можно рассматривать как поэтический перевод отрывка из «Слова о полку Игореве», тем более что в «Слове» адекватного отрывка нет, так же точно как нет в «Рукописи, найденной в Сарагосе» места, соответствующего пушкинскому стихотворению «Альфонс садится на коня…».[350]

Пушкин знал не только роман Потоцкого, но и его научные труды, на один из которых он ссылается, в частности, в своем «Путешествии в Арзрум», где говорится: «По свидетельству Плиния, Кавказские ворота, ошибочно называемые Каспийскими, находились здесь. Ущелье замкнуто было настоящими воротами деревянными, окованными железом. Под ними, пишет Плиний, течет река Дириодонис. Тут была воздвигнута и крепость для отражения набегов диких племен; и проч. Смотрите путешествие графа И. Потоцкого, коего ученые изыскания столь же занимательны, как и испанские романы».[351]

Как отмечают комментаторы Пушкина, в данном случае он имел в виду посмертно изданную в 1829 г. на французском языке книгу Яна Потоцкого «Путешествие в степях Астрахани и Кавка[352]за». Не лишено интереса также и то обстоятельство, что в свое время Потоцкий посвятил целую книгу секте езидов, так заинтересовавшей Пушкина, что он приложил к «Путешествию в Арзрум» заметку о ней, написанную итальянским миссионером падре Маурицио Гарзони и включенную во французском переводе в книгу Ж. Ж. Руссо «Описание Багдадского пашалыка» (1809). Это лишний раз свидетельствует о разносторонности интересов Пушкина, внимание которого привлекла и незаурядная личность Яна Потоцкого, читателем которого, как известно, был и П. А. Вяземский.

2