Рукописи не возвращаются

- Ну? - спросил Вовец. Он всегда говорил "ну", когда нечего было сказать.

Без ярко выраженной радости он поставил перед Гайским рюмку и занес над ней бутылку, но наливать не стал, выдерживая известную вопросительную паузу.

- Ни в коем случае! - замахал руками Гайский. - Я чего-то съел такое!..

- Как знаешь, - облегченно вздохнул Вовец и с надеждой взглянул на Колбаско.

- Буду, буду - испортил ему настроение Колбаско. - Не умер еще!

- Черт знает что! - заговорил Гайский. - Носятся с этой повестью! Пакость! Дрянь! Бестиев и то, лучше пишет!.. Ну, ладно. Я, может, необъективен - у меня рассказ зарубили, но я тебя спрашиваю, Вовец!.. Вот ты - талантливый, с безупречным вкусом... Вот прочти и скажи! Только честно! Тебе юлить нечего, тебя в журнале не балуют...

- Позовут еще! - вдруг затряс бородой Вовец. - Коня белого пришлют, а я им вот покажу!

И Вовец показал, как он им покажет.

- И правильно сделаешь, - согласился Гайский. - Надо иметь гордость.

- Я один держусь - начал заводиться Вовец. - Чем писать муру, лучше вообще не писать!..

- Что ж я, по-твоему, муру пишу? - обиделся Колбаско.

- А я тем более, - сказал Гайский.

- Почему это ты, "тем более"! - наскочил на него Колбаско. - Мажем, что у тебя больше муры, нем у меня?

- Я просто больше пишу, - возразил Гайский. - А талант имеет право на издержки.

- Коня белого пришлют! - закричал Вовец и выпил свою и Колбаскину рюмки.

- Я не умер еще! - сказал Колбаско.

- Мы все талантливые люди, - примирительно произнес Аркан Гайский. И противно, когда нас затирают бездарности! Подумаешь! Чей-то сын!.. Я же не кичусь тем, что мой отец в свое время был несправедливо исключен из рабфака... Вот ты прочти, Вовец. У тебя безупречный вкус...

- Что ж, у меня плохой вкус? - спросил Колбаско и пошел пятнами.

- Ты поэт, - заметил Гайский, - а здесь, с позволения сказать, проза...

- Чем читать муру, лучше вообще не читать! - не успокаивался Вовец. Позовут еще!.. Коня белого пришлют! А вот я им покажу!

- Пришлют! - обнадежил Гайский. - Еще как пришлют! Тот же Индей Гордеевич пришлет... Кстати, он, по-моему, просто чокнулся... Прочитал эту повесть и сказал, что снова почувствовал себя мужчиной... Ну?

- Индей Гордеевич зря ничего не говорит, - вдруг насторожился Колбаско и быстро-быстро начал думать о чем-то своем, сугубо личном, исключительно интимном и семейном, а потом попросил решительно: - Дай мне тетрадку на ночь! Утром отдам.

- Тебе-то зачем? - польстил ему Гайский. - Ты ж у нас богатырь!

- Мне-то ни к чему, - гордо ответил Колбаско, - я хочу, чтобы Людмилка прочла... Индей Гордеевич зря не скажет...

- Домой дать не могу, - сказал Гайский, - это я у Ольги Владимировны взял.

- Ну не звать же сюда Людмилку, - резонно заметил Колбаско и с ходу предложил: - Слушай! А прочти-ка вслух! Я все-таки верю Индею Гордеевичу!..

- Все?! - испугался Гайский.

- Хотя бы один кусок... А вдруг и вправду...

- Хорошо, - согласился Гайский, - но предупреждаю: все это пакость и дрянь! Никакой сатиры!..

- Ладно! Ты читай!

Колбаско растолкал уже задремавшего Вовца, и Гайский, открыв тетрадь где-то посередине, начал читать, вкладывая в этот процесс свое резко негативное отношение.