Рукотворное море

— Вы что, не понимаете? — оборачивается Флегонтов от окна. — Вам говорят: бетон, изыскательные уточнения, створ. Все отговорки. Причины совсем другие.

Вмешалась жена Флегонтова:

— Павел, я тебя прошу… — начала она.

Флегонтов прервал ее:

— А я прошу, дай мне поговорить с моим товарищем! Возьми Христофора Анастасьевича, покажи ему наш лучший улей. Пожалуйста, прошу тебя.

Она внимательно поглядела на мужа, но возражать не стала. Когда Елена Ивановна со Стырцем вышли из комнаты, Флегонтов сказал:

— Электростанция тепловая, работающая на угле, или на газе, или на нефти, обходится дешевле, чем гидростанция. Ее можно быстрее построить и пустить в ход. Так это или нет?

Но меня не легко сбить.

— Все зависит от конкретных условий. Это известно любому технику.

— Нет, вы ответьте, правильно это в принципе?

— Да при чем тут принцип, когда имеется конкретный объект? Вы не хуже меня должны знать, Тюбе-Каштырская ГЭС возводится в уникальных условиях — створ в гранитных берегах, узкое скальное русло, обилие местных стройматериалов — гравий, песок, щебенка. Только цемент нужно подвезти. В зоне затопления нет пахотных земель, нет лесных массивов, нет населенных пунктов. Дешевизна затопления исключительная. Значит, величина удельных капиталовложений будет меньше, чем при сооружении тепловой станции такой же мощности. Это подсчитано. Чего стоят после этого все ваши аргументы? — говорю я очень сдержанно, хотя дается мне это с трудом.

Он кладет руку на мой локоть.

— Да вы не волнуйтесь, не волнуйтесь!

А я чувствую, что он сам взволнован до чертиков и не может справиться с волнением.

Но о нем я ничего не говорю. Я говорю о себе.

— Как же мне не волноваться, когда я за пять тысяч километров приехал, а меня оглоушивают подобной чепухой! Ведь это немыслимое дело. Вложены колоссальные средства, и теперь все прекратить из-за того, что кто-то, где-то, чего-то не понял и вынес решение: давайте экономить и выигрывать время? Но к экономическим и техническим проблемам огулом нельзя подходить. Каждый объект требует своего собственного рассмотрения с точки зрения экономики, техники. Наконец, здравого смысла. Где же диалектику применять, как не в этом?

— Другой бы вам ничего не сказал. Не пустился бы откровенничать, — говорит Флегонтов. — Да, да, что вы думаете? И вида бы не показал. А я правду-матку режу: вас здесь без толку маринуют. И у меня сердце болит глядючи, как вы мучаетесь, — горячо продолжает он.

— Послушайте, Павел Тимофеевич, — повторяю я спокойно, — любой энергетик, да что там энергетик, любой экономист согласится, что в Назарове, например, целесообразно было строить тепловую электростанцию, там гигантские запасы дешевого угля. В наших условиях — ничего не может быть разумнее гидроэлектростанции. В большой энергетической цепи Средней Азии главнейшее звено — Тюбе-Каштырская ГЭС.

Вижу, он меня не слушает. Не слушает меня, прерывает, сжав виски ладонями, начинает говорить сам:

— Если бы вы знали, как я вам завидую! Как я рвался куда-нибудь на строительство, на производство, к людям, в жизнь! Я был, понимаете ли, на взлете. Да вот засосало, и время ушло, так и застрял в Ленинграде.

Слышите? Застрял в Ленинграде! Теперь я начинаю понимать с удивительной отчетливостью, что происходит с Флегонтовым. Инженерная совесть заговорила. Разбередили его мои терзания. Мои печали его всколыхнули. Вспомнил человек, как сам рвался на простор. Вот какая хитрая петля! Потому он и потащился за мной в ресторан, да только не решился на объяснения, — еще услышит кто-нибудь невзначай. Тогда он и стал зазывать меня на дачу. Да вот беда: слабая натура, — не устоял на даче против хозяйственных забот. Захлестнула его родная стихия, ульи, пчелы, старикан-покупатель…

— Что же вам помешало вырваться из Ленинграда? — не скрывая иронии, спрашиваю я.

— Духа не хватило. Решимости. Жена у меня чудеснейший человек, она работала в университете, мать болела, дети. Ушел в эту чертову дачу, в пасеку, превратился в какого-то обывателя.

— Искали забвения?

— Да, да, да! — закричал он. — Не хотите меня понять, а я устал, выбился из колеи. Каждый день какая-те нелепая служебная тягомотина. Увязки, согласования. Стал выступать в роли обличителя, а прослыл интриганом. Пытался найти отдушину. И жена считала это убережет меня от лишних переживаний. И вот — жестокое неудовлетворение, разочарование. Ничего не получилось…

Говорит он все это с болью, с надрывом, а у меня в душе почему-то нет к нему ни сочувствия, ни жалости, точно веры нет к его словам.

Как раз в разгар его излияний, возвращается со Стырцем его жена.

— Господи, Павел! Да что ты говоришь!

Она, ей-богу, просто испугалась. Но Флегонтов несет свое, ничего не слушая:

— Тут такое раздолье, такая красота, — и он ручищами разводит, имея в виду свои владения. — Хватит! Мне пятьдесят восемь лет, до пенсии ждать недолго. Брошу все, буду пчел разводить!

Понимаете, какая получается ситуация? Он словно нарочно повторяет символ веры старика Стырца. Ну, а тот сразу встревает в разговор: