Рулетка еврейского квартала

Немного подпортило ей настроение лишь одно происшествие – телефонный междугородний звонок ее мамы. В Одессу наконец-то пришло письмо. От бабушки. Спустя год, после упорного молчания. Письмо было какое-то странное, а попросту говоря, лживое, хотя Сонина мама и назвала его мягко «загадочным». Бабушка сообщала, что живет вместе с Кадиком в Нью-Йорке, что у них «несравненно замечательная» квартира в районе чудесного Куинс-бульвара, что вокруг много своих. Тут Соня и уловила первое, нарочитое вранье. Она уже успела пообщаться с американцами и ознакомиться с их периодикой, и потому кое-что, пусть и немногое, но знала. Например, то, что Куинс-бульвар совсем не чудный элитный район, а с точностью наоборот, и замечательной в нем считается та квартира, в которой по счастливому везению отсутствуют тараканы и грызуны. И ни слова не говорилось в том письме о Хацкелевичах, любезных бабушкиных родственниках, из чего Соня заключила, что с ними приезжие Гингольды уже успели разругаться. Впрочем, это не показалось Соне удивительным – она хорошо знала бабушку. Про Кадика в письме говорилось мало и вычурно скромно – а именно то, что он работает при синагоге на ответственнейшей должности, по связям с Израилем, оттого, что знает иврит, а тут это редкость. Совсем нельзя было понять, при чем тут Израиль и синагога. Ведь бабушка прочила Кадику не меньше чем профессорскую должность в техническом колледже и даже университете. И вдруг синагога. Может, ее дядя сдвинулся и без того слабым умишком и впал в религиозное помешательство? Как бы ни было, впрочем, так ему и надо. Вот только куда же подевались все те бесценные сокровища и деньги, трепетно экспортированные бабушкой и дядей за границу? Неужели на них нельзя было купить хотя бы приличный дом, а не жить в Куинсе на муниципальной квартире?

Но главной обидой послужило то, что во всем трехстраничном и довольно пустом письме ни слова не говорилось о Соне. Ни привета, ни вопроса, ни даже наставительного пожелания. Будто бы Сони и вовсе не было на свете, и не воспитывалась она многие годы бабкиными стараниями, и не звучали некогда уверения в том, что единственная бабкина задача – это ее, Сонино, полноценное еврейское счастье. И вот, пожалуйста, с глаз долой, и с языка, из сердца, и из письма вон. Соне это казалось каким-то скрытым обманом, который пока она не способна разгадать и, главное, понять, для чего и кому он нужен.

А вместе с маминым звонком на другой же день пришло уже настоящее огорчение и щемящее тревогой замешательство. А началось все с прихода Левы домой в некотором необычном в последние дни настроении. Это был день его первой зарплаты, и Лева явился с хорошеньким букетом из трех поздних георгинов, украшенных веточкой вечнозеленого папоротника. Соня так обрадовалась цветам, что сначала не обратила внимания на несколько растерянное и опасливо-настороженное выражение лица ее мужа. И только за столом почувствовала нечто беспокойное и невысказанное. Сегодня Лева отчего-то не стал играть в счастливого домохозяина, а кушал неловко, дважды уронил на пол вилку. И не кидал на Соню гордые взоры, а украдкой пытался заглянуть ей в лицо, но не выдерживал до конца и отводил взгляд. И, наконец, откушав, с чудной торопливостью полез куда-то в недра брюк, долго шарил, словно боялся вытащить руку наружу, и сказал, жалко и часто моргая дрожащими ресницами:

– Вот, заинька, я тут принес. Только получилось меньше, чем я думал. Я как-то неправильно посчитал, какие-то налоги и еще накладные расходы… В общем, вот.

– Ну, ничего, – спокойно ответила ему Соня, – налоги ведь надо платить. В другой раз посчитаешь. А сколько получилось?

Соня спросила совсем ровным голосом, она еще все принимала как должное. Вместо обещанных Левой полутора тысяч долларов – и это только для начала! – пусть будет хоть одна. Зато совесть чиста и никто не упрекнет, что они зажилили у государства его долю. И она доверчиво протянула руку. И тогда же и задала свой вопрос:

– А сколько получилось?

– Знаешь, зайка, пока только двести долларов и дали в рублях, а курс падает. Может, их поменять, как думаешь?

Соня, подавившись про себя, смогла ответить мужу только через долгую секунду:

– Я думаю, не стоит. Лучше купить нужное вперед. А то, что останется, менять не имеет смысла, – сказала Соня и испугалась, что в ее голосе муж обнаружит упрек.