Рулевой с «Пинты»

АЛЕКСЕЙ КОРЕПАНОВ Рулевой с «Пинты»

— Так… Кажется, дожили до галлюцинаций. Рановато…

Рогожин оторвался от инфраспектрометра и встревоженно обернулся.

— Что такое?

Бойко стоял спиной к нему, подняв плечи и подавшись к экрану, словно намереваясь пробить его головой и выглянуть в пустоту.

— Что такое? — нетерпеливо повторил Рогожин, попытался подняться, но сразу это ему не удалось — мешала стоящая почти впритык к креслу тумба экспресс-регенератора. И экрана он почти не видел, экран был скрыт за широкой спиной командира. — Летающая тарелка?

— А вот сам посмотри, — сдавленным голосом ответил Бойко, тяжело упираясь руками в наклонную панель дубль-пульта, словно мог упасть, лишившись опоры. — Вместе погаллюцинируем.

Рогожин, наконец, выбрался из кресла и сделал два шага к экрану, дважды простучав магнитными подошвами по бежевым квадратам пола отсека управления. Третьего шага не вышло — Рогожин едва удержал равновесие и замер, издав какое-то невнятное восклицание.

«Космозавр» плавно несся в зоне свободного полета между орбитами Земли и Марса, и от Земли было уже, а до Марса еще далеко, и пусто было в пустоте — ни кометы, ни метеора, ни какой-нибудь неизвестной земным астрономам планеты; только сновали в разные стороны невидимые радиоволны, только мчался звездный свет, только беззвучно боролись, мяли друг друга в объятиях гравитационные поля, да вихри времени, разрастаясь и сжимаясь, катились колесом, растекались ручьями, сплетались клубками, неведомые и недоступные пока никаким приборам.

Кто придумал название «Космозавр», сказать было трудно, но оно неожиданно прижилось — и задолго до окончания монтажных работ на околоземной орбите в репортажах зазвучало это тяжелое, неуклюжее и вместе с тем какое-то скользящее слово. Возможно, оно было протестом против набивших оскомину «Венер», «Марсов» и «Космосов», возможно — вызовом бесчисленным «Альбатросам», «Лебедям», «Искателям», «Вихрям» и «Покорителям», с прошлого века заполонившим страницы научно-фантастических книжек. Впрочем, название вполне подходило этому многотонному, неповоротливому на вид агрегату, обликом своим являющим причудливый гибрид телебашни, ветряной мельницы, радиотелескопа, самоходного комбайна и тысячекратно увеличенной бытовой электромясорубки.

Однако после пуска двигателей это сооружение очень изящно сошло с околоземной орбиты и, наращивая скорость, заскользило прочь от Земли, возвестив миллионам телезрителей своими вспыхнувшими дюзами о начале третьей марсианской экспедиции. И потянулись минуты, часы, сутки полета…

— Выручай, бортинженер, — сипло сказал Бойко, не сводя глаз с экрана. — Где там твоя медицина?

Рогожин сбросил оцепенение, довольно уверенно пересек отсек, остановился рядом с командиром и тоже уперся одной рукой в дубль-пульт, а другой с усилием потер подбородок.

— Космическая мышь… — пробормотал он.

Бойко мельком посмотрел на него и вновь повернулся к экрану. Сдвинул брови, переступил с ноги на ногу, клацнув подошвами.

— Думаешь? А может, рулевой с «Пинты»?

Рогожин оставил подбородок в покое, протянул в раздумье:

— Не-ет, Андрюша. Наверное, все-таки мышь. Нас же двое, да и срок…

— А что же тогда в роли мыши? — возразил Бойко. — Обшивка-то гладкая и голая, как… На ней же нет ничего, и прилипнуть там нечему.

— Не знаю, — пожал плечами Рогожин. — Можно эмпирически. Прогуляться по свежему воздуху.

Рулевой с Колумбовой «Пинты» однажды явился путешественнику Слокому, совершившему в девятнадцатом веке в одиночку кругосветное плавание на яхте. Как-то раз, выйдя из каюты, путешественник обнаружил, что за штурвалом стоит человек в широкой красной шапке, свисающей петушиным гребнем над ухом, с лицом, обрамленным густыми черными бакенбардами. «Сеньор, — сказал незнакомец, приподняв шапку. — Я не собираюсь причинять вам зло… Я вольный моряк из экипажа Колумба и ни в чем не грешен, кроме контрабанды. Я рулевой с «Пинты» и пришел помочь вам… Ложитесь, сеньор капитан, а я буду править вашим судном всю ночь…»

Другой случай произошел гораздо позже. Когда вахта на орбитальной околоземной станции «Салют-7» близилась к концу, космонавты Лебедев и Березовой, работая у пульта, неожиданно увидели у дальнего вентилятора самую обыкновенную мышь с острой мордочкой и длинным хвостом. «Мышью» оказалась салфетка, которая попала на решетку вентилятора, где ее скомкало воздушной струей.

Эти случаи были увековечены в справочниках. Бойко и Рогожин имели представление о защитных реакциях психики в условиях длительного одиночества и сенсорной недостаточности — об этом позаботились психологи в период предполетной подготовки. Бойко и Рогожин были, в общем-то, готовы к неожиданностям на марсианской трассе — две предыдущие экспедиции дали специалистам достаточно пищи для размышлений. Но третья марсианская отсчитывала только первые месяцы…

— Подышать свежим воздухом, — задумчиво повторил Бойко, поглаживая бритую голову. — Сколько до связи?

Рогожин поддернул рукав комбинезона, посмотрел на квадратный циферблат, где пульсировали изумрудные черточки меняющихся цифр.