Румбо

— Ещё вас навещала ваша мать, но вы не узнавали её, называя странным именем Бабадятел.

— Мать? А где она теперь?

— Уехала к себе во Франкфурт. Но сейчас 3оя уже сообщила о твоём выздоровлении, и она взяла билеты на ближайший рейс. Так что скоро ты её увидишь. Предвкушаю, как она будет рада…

— А… отец?

— Отец ждёт тебя с нетерпением. При новой власти он стал начальником цеха на мясокомбинате. Только что вступил в должность и очень старается проявить себя на работе с самой лучшей стороны… работает допоздна. Очень переживал за тебя и за 3ою.

— Отец тоже навещал тебя, — вмешалась Елена. — привёз тебе котёнка, но ты страшно испугался его… это было так смешно… буквально шарахался от ужаса, называя почему-то Кроепедом.

— В общем, твоих родственников эти жуткие события, по счастью, обошли стороной, — подытожил Ефим Тимофеевич, выписывая пропуск, — а у многих близкие погибли. И целые семьи погибли. Так что имей ввиду. Большое горе нас всех коснулось. У твоего знакомого Алексея, например, вся семья погибла, а сам он пропал. А потом его нашли: вернее, то, что от него осталось…

— А вы знаете, доктор, мне кажется, я тоже встречал вас там, в Аду, — перебил его вдруг Костя.

— Время от времени ты приходил в сознание. Но ненадолго. Тебя словно закручивало в центрифуге безумия: ты резко терял ориентацию, выл, бился в судорогах с пеной у рта. Несколько раз я думал, мы тебя потеряем. Очень напугал ты нас, Костя. По моей гипотезе, твоё сумасшествие явилось своего рода защитным механизмом от ужаса внешнего мира, к которому прибегло твоё подсознание… Человек, по разумению моему, тем и отличается от братьев наших меньших, что рождён творцом, и окружающая действительность никоим образом его не устраивает. Не всегда, разумеется, но как правило. И чем больше в человеке сил, тем яростнее пытается он переделать мир сей… ну, а коли он сам — часть мира — то и себя самого, очевидно… Вот и ты попытался. Но сила — она остаётся силой: чтобы создать что — то новое, ей нужно сперва разрушить старое, как кто-то из философов выразился. По крайней мере, теперь, когда весь мрак позади, у нас будет время поразмыслить над этим… А тогда… нам самим в этом аду казалось, что сойдём вот-вот с ума. Но персонал наш проявил себя мужественно. Я бы даже сказал, героически. Оправдал честь белого халата, светлое имя врача. И мы потеряли друзей, коллег. А тут ещё это радиационное заражение, которое оказалось липой…

— Какое заражение?

— Сторонники режима пустили слух, что в город заброшен источник радиации, который каким-то образом перемещается, облучая окружающих. Кто-то из больных в коридоре, видимо, рассказал тебе об этих идиотских слухах, и ты впал в прострацию. Мы с трудом вернули тебя оттуда. Но потом, как я уже сказал, дело бодро пошло на улучшение, и последние пять дней ты ведешь себя как абсолютно вменяемый будущий отец.

— Абсолютно вменяемый будущий отец, — повторил Костя.

— Ввиду того, что новая власть распорядилась здание больницы в срочном порядке отремонтировать, и затем половину отдать под офис местному муниципалитету, мы вынуждены избавляться от всех, кто, по нашему мнению, способен к самостоятельной жизни и за кем есть кому присмотреть. И от тебя, Константин, я избавляюсь с особенной радостью. Твой бред был интенсивен, но сравнительно скоротечен. Всему виной наше нелёгкое время.

— Ну, а как же? — улыбнулся Костя, — конечно, время во всём виновато. Весело с вами, Ефим Тимофеевич. Ну, да пора и честь знать. Чувствую я себя преотлично… только устал вот слегка, но это ладно: дома отосплюсь. А тем более, что раз вы из-за меня в неудобстве и некотором стеснении, поспешу раскланяться.

Они обнялись все трое, и доктор подарил ему на прощание чёрную статуэтку (презент от соседа-геолога), а Елена сочно расцеловала.

— Ночь уже на дворе. Осторожней! — напутствовал бережно врач.

— Тебя до ворот проводить, Кость? — предложила Елена.

— Да нет, ну что вы… сам дойду.

В вестибюле больницы он случайно бросил взгляд в зеркало.

Подошёл испуганно.

Поспешно вернулся, догнав людей в белых халатах на лестнице.

— Ефим Тимофеевич! Простите, а что это за следы у меня на голове?

Доктор и Лена быстро переглянулись.

— Это ты себя так поуродовал, Костик. Когда в припадке бился, — сожалеюще пожала плечами старшая сестра.

— А чего ж… вы мне не сказали? Стыдно по улице идти… хотя бы маску какую надеть, забинтовать голову.

— Сейчас темно, Кость. Никто эти шрамы не увидит. А дома вы с 3оей приспособите что-нибудь. Парик, там, какой-нибудь, косметику…

От волнения Костя вспотел. Лена подала ему марлевую салфетку.

— Ефим Тимофеевич, вы идёте? — позвали сверху.

— Так, ну всё, Кость, ещё раз удачи тебе. И не дури мне. А ни то живо опять аминазинчиком обсажаю. — доктор скоро пожал ему руку и с громким цоканьем устремился вверх по лестнице. — У нас тут с этим не заржавеет…

— Ну пока, Костян! — Лена манерно помахала ручкой.

Он посмотрел ей в глаза. Они глупо блестели и дёргались как у птицы.

Улыбнулся:

— Пока, Бабадятел.

На улице моросило, но Костя не чувствовал холода.