Румбо

— Что верно? — я оставляю калач в восстанавливающей ванночке рта.

— Верно, что ты зациклился и коррозируешь. Оглянись назад: как ты прожил последние, ну, скажем 5 фаз? Что значительного происходит в твоей жизни помимо минета паяльнику и латентной копролингвистической деятельности? Неужели ради подобной ржи гнул ты гвозди, будучи юн и отважен? Твоя задача — выйти из цикла, покинуть эту крысиную гонку… Мы, Боевое Подполье, сознательно перетянули тебя на свой слой, использовав циркульную травму!

— Боевое Подполье?! — вырывается у меня с приглушённым бряцаньем (Мамочка вылизывает мошонку). — Это вы организовали травлю золотого офицерства? пустили ядовитый газ в Парке Оргий на северном жидоумертвителе? распространяли объёмный порно-сериал про ебущихся в пепле сфинксов? убили наместника 9-го земляного барона? Я привык думать, что таких, как вы, ребята, не бывает…

— Как видишь, одним из нас оказался твой старый приятель Ергодыч! — покачивается Ефим Тимофеевич.

(В этот момент из его жопы со звоном выпадает здоровенная какашка.)

— Вот это да! — потрясён я.

— Ергодыч — не просто один из нас, — продолжает Дрозд, — Ергодыч Залупигной оказался не просто подпольщиком. Он оказался одним из Тощих, — то есть, одним из руководителей движения.

— Вы хотите сказать, что Ергодыч — Тощий? — я сжимаю медные волосы Мамочки. Ртуть семени выкатывается из её рта.

Стены помещения начинают светиться голубым перламутром.

— Не только он. Ещё кое-кто из тех, кого ты хорошо знаешь. Тебе грозила переплавка, и мы устроили так, чтобы всё прошло, как будто тебя ушатало циркулем. А потом перетащили тебя на наш слой, используя метод «возвратной фистулы», результат действия коего ты сейчас наблюдаешь.

— Но для чего?

— У нас к тебе деловое предложение: сплавься с нами — развари стволы родовластия! Пойми: расщепление радиоактивных металлов — вовсе не прерогатива правительства! Директорий насквозь прогнил и состоит в основе своей из наместников малоизвестных семей, где с Традицией зачастую соседствует самое zверское долбилово и перемазанная спермой времён Губернаторства садо-мастурбация. За что казнили старину Наебнибалдая? Кто дал право калечить плавку детей бронзовых прапорщиков? Почему козырным сплавам не сообщили о надвигающемся сдвиге по фазе?

— Почему… ответы на эти вопросы не знает даже головной оракул, — с неуверенной усмешкой я бью тяжелеющим калачом по губам Мамочки — голова её гудит словно колокол.

— Головной оракул может не знать. — Соглашается Дрозд, — мы — знаем.

— И что же?

— Правительство Грибов необходимо убить!

— Хм… и кто придёт на смену? Семья Тугоплавких? Или, возможно, клан Д%?

— Мы опровергнем аксиомы центральных уровней и используем радиоактивные металлы для повышения сопротивляемости, как завещал великий Румбо!

— Вы верите в существование Румбо? — искренне удивляюсь я.

— Я видел Румбо собственными глазами во время 2-ой Главной Шизопровокации. Я находился в подвижном колодце времени и в моменты рассоединения пространств мог перемещаться в прошлое.

— Вы видели Великих Предков? С ума сойти… почему я должен вам верить?

— Ты не должен. Ты волен покинуть помещение тем же путём, и болтаться опять по степи в хищных выхлопах.

— В хищных выхлопах?

— Этот жёлтый туман. Он живой. Его капли вызывают коррозию. Никакие присадки не спасут от этой дряни. Он жрёт тебя, словно стая пираний.

— Альтернативы нет? — с сомнением я смотрю в люк.

— Тебе решать. Да только ты сам давно уже всё для себя решил. Осталось последнее: вступительная жертва и клеймение.

Я понимаю всё сразу, без запинки.

Отступаю, высвобождая фаллос, а затем обрушиваю на шею Мамочки сабельный удар рабочим полотном рук.

Голова Мамочки катится по перламутровому полу.

Я насаживаю её трепыхающуюся глотку и возвратно-поступаю, легонько посвистывая.

— Клянёшься ли ты отворить фистулу, когда Грибы захотят укоротить тебя в мясорубке? — вопросительно вспыхивает @.

— Пэссарь! — отвечаю ему, с лёгким шелестом.

— Клянешься ли «спрашивать за дозволенное» только по выкатыванию шара одним из Тощих?

— Пэссарь!

— Клянёшься ли сечь непослушных?

— Пэссарь!

— А теперь, сотвори ключом!

Я выхожу из тела Мамочки (оно золотисто всхлипывает), продолжая потеть и прерывисто вздрагивать.

Впервые убеждаюсь в том, что женщина может жить без головы.

Выжимаю из вены клапан, распускаю «бантик», затем прокусываю целку, вскрываюсь.

В глазах мигает, перламутр стен невыносим.

Высверливаю утробно-серебряным голосом:

Глиной буду — не просрусь

Сукой буду — не проснусь

На хуе вертел я брови

Ваш на веки — брат по крови

Буду резьбы рвать — казните

Будут плавить — помяните:

«Был негибок, срал в упряжке,

И сорвался на растяжке.»

@ мерцает кабелем, а затем испускает горловой фистулой тонкий прерывистый скрежет.

Скрежет включает подъёмник и открывает вмонтированный в стену прокатный агрегат (ПА).

Дрозд набивает код.

Стальные катки приходят в движение.

Мы цепляем дрожащее тело Мамочка ручными крюками и загружаем вместе с головой в судно.

Тело поступает в ПА и медленно плющится.

Из продолговатой щели выползают полосы тонкой розоватой фольги.