Румбо

Вот, наконец — казалось, минула вечность — дно шахты поднялось на первоначальный уровень. Но всё равно — до скобы еще высоко, не достанешь… тем более теперь, когда адреналин выжег в организме всё топливо. Но не сметь сдаваться! Никогда! У него есть нож. Он найдёт выход! Он сделает верёвку! Из собственных кишок — но сделает! Из собственной кожи. Привяжет к концу её свою голову и закинет вверх. И голова, ну, если не с первого, и не со второго, до с 10-ого, с 20-ого, с 2006-го раза зацепится — таки зубами за скобу. И он полезет вверх как по канату. И подтянется до скобы. А потом? Хватит ли сил дотянуться до следующей? Не сметь сомневаться! Делай! Делай!.. А что? Что конкретно?…

Может, сначала отдохнуть? А что, если дно опять начнет опускаться? А потом — опять поднимется на это же место? Хватит ли у него нервов вытянуть еще одну подобную пытку? А из чего делать веревку — он ведь голый: шнурков даже нет! Неужели и вправду — из собственной кожи? Нет? Так где же выход?

Он всё равно околеет, только на этот раз, здесь. На верхнем, так сказать этаже… Какая же сволочь этот Гаврила!..

О!

Вот что говорила ему 3оя! Что брат Гаврила — специалист по травле тараканов… Но почему он не запомнил, почему не воспринял как опасность? Где и когда это было?…

Похоже, разговор состоялся еще там, в том мире, который покинул он, нырнув в прорубь. Значит, он встречал 3ою в том мире… но где? В клубе? На службе? В институте? Видел в кино? В мониторе? На улице?…

А, да ведь в морге он её видел!

Ну да, когда хоронили Маугли.

Маугли сбило машиной.

Он напился пьяным и заснул на мостовой. И грузовик раздавил ему голову.

И был вынос тела, а рядом с моргом курили две медсестры.

И он от нечего делать слушал их разговор.

Одна из них говорила про старшего брата Гаврилу.

— Надо же, имя какое чудное… — усмехнулась подруга Ленка, пухлая шатенка с крашенными под бронзу волосами и неприятной родинкой под глазом.

— Имя чудное, но он настоящий профи, без балды… — 3оя выпустила длинную струю дыма и сняла туфлю: что-то кололо подошву.

— Вам помочь? — подошел Румбо к балансировавшей на одной ноге 3ое. — Держитесь за руку, а ни то упадете еще…

— Ты что еще за доброхот? — ощерилась Лена.

А 3оя протянула ему туфлю:

— Погляди там, внутри… царапает что-то…

Румбо приблизил туфлю к лицу: она была тёплой, и слегка пованивала.

Неожиданно Румбо возбудился, что стало тотчас заметно.

— 3ой, ты глянь… извращенец! — Лена вырвала туфлю у него из рук.

— Костян, ты идёшь?! — в третий раз окликнул его Валера.

— А?!

— Костян, ты идешь?

— Костян!

…

Румбо встрепенулся и протер глаза: похоже, он потерял на некоторое время сознание. Или опиюшно воткнул, увидев сон наяву. Но что-то в происходящем не нравилось ему. Странное ощущение… словно плывёт под ногами… и неприятно так в голове. Что теперь? Кружится голова… о, как кружится голова… постой-постой, да не голова это!

Румбо взвизгнул и присел на корточки.

Колодец кружился вместе с головой: весь бетонный стакан, дно и стены, вращались всё быстрее, разгонялись, как центрифуга. Шуршало, закручиваясь смерчем, костное крошево; и нарастал, трубил Адским органом идущий из недр вой.

Когда Адская машина разогналась до скорости Стиральной, облепленного мощами Румбо распластало по стене; в черепе его померкло, из ушей текла кровь.

Так продолжалось долго: казалось, бесконечно.

Но вот обороты стали спадать. Карусель безумия замедлялась, а в ушах стоял жуткий пересвист кладбищенских птиц.

Румбо не почувствовал, когда она остановилась, потому что потерял сознание: прошло не менее получаса, прежде чем робкие проблески его забрезжили снова.

— В космонавты меня бы не взяли… — шелестело в мозгу, а липкий в пене желудок выворачивало через сухие как задница губы.

Казалось, мукам не будет конца.

Но вот постепенно одурение отступило. Меньше спазмировало изодранное блёвом горло. Не колотил в висках оглушительный Молот Смерти.

— Я слышал Молот Смерти! — каркнул ощером Румбо, в трясучке вставая на ноги.

Стоять!

Семь раз упал — восемь раз встал: кто не встает, тот падает.

Мучительная икота свела дыхание.

Молот больше не бил по ушам, но теперь в них стоял звон, и ощутимо давил на голову. В глазах искрило.

На спине его кровавыми разводами отпечатался витиеватый узор.

Эге, а что если эта центрифуга так всё время включаться будет?? И так — на всю оставшуюся жизнь?…

Так оно и случилось: через некоторое, проведенное в безумном вытаращиваньи время, центрифуга заработала снова.

Румбо казалось, что собственное сердце метило послать его в нокаут точным ударом кулака в подбородок. Он попеременно терял сознание.

Когда же оно возвращалось к нему странными призрачными проблесками, едва сформировавшийся пучок смысла пронзал истерзанный разум вопиюще-

— Неужели я всё еще жив?!

На какой-то стадии собственная живучесть утомляет. И хочется покончить с этим разом, но не как истерик — выбив себе мозг из дедушкиного ТТ — а с достоинством, запланировано, по-взрослому.

Не сгинуть, но торжественно уйти, так сказать.

Чтобы воскреснуть в легендах потомков.

У наших потомков еще будут легенды? Вы думаете?