Румбы фантастики. 1989 год

Вот это уже зря. Совсем не нужно видеть в происходящем необыкновенное. Необыкновенное заранее настраивает на поиски абсолютно новых решений, отрицающих прежний опыт и прежние методы, вызывает хаотические метания мысли, и начинает казаться, что ты вовсе не умеешь думать и не способен ни в чем разобраться. Защищайся. Внуши себе, что окружающее — такая же обыденность для тебя, как для этих парней в пятнистом, проникнись их взглядом на жизнь, и быстрее поймешь все, что нужно понять…

Броневик резко затормозил, мы с соседом стукнулись боками, и я ушиб локоть о рукоятку его кинжала.

— Блуждающие! — крикнул водитель, обернувшись. Он выключил мотор, распахнул люк, и я услышал, как снаружи, над головой, завывают моторы и стучат пулеметы. Все, толкаясь, кинулись в дверь, и я выскочил следом за ними, а они столпились на обочине и смотрели в небо, прикрывая глаза ладонями — этот жест при полном отсутствии слепящего солнца очень меня удивил.

В небе, почти над нами, кувыркались, сближались, крутили бочки и чертили петли несколько самоле-тов. Надсадно выли моторы, молотили пулеметы. Я тронул за рукав соседа:

— Это кто?

— Блуждающие, — ответил он, не отрывая глаз от воздушной коловерти.

— Как это?

— А вот так. Никто не знает, кто они, откуда взялись и почему дерутся. Мы их видим только в воздухе. Опа!

Рев нарастал — один из самолетов быстро снижался, но за ним не тянулся дым, как это обычно бывает в исторических фильмах. Он падал, вихляясь, рывками проваливаясь ниже и ниже, прямо нам на головы, и мне захотелось юркнуть под броневик, но окружающие стояли спокойно. Им было виднее, и я остался на месте.

Скорее всего, пилот был ранен, а самолет цел — я немного разбирался в таких вещах. Пилот еще пытался что-то сделать, выровнять и посадить машину, задрал нос и выпустил шасси, но не успел — самолет грохнулся брюхом оземь, ломая шасси и винт, выворачивая кочки, протащился несколько метров и застыл, уткнувшись носом в землю, задрав хвост.

Выглядел он нелепо, как всегда выглядит севший на фюзеляж самолет. Мы быстро добежали до него, он упал неподалеку от дороги. Определить марку я не сумел бы, я не историк, но особая точность и не требовалась, сразу видно было, что это стандартный винтовой моноплан-истребитель времен второй мировой войны — войны, которая кончилась девяносто семь лет назад, и на всей планете осталось восемь ее участников, всего восемь. Истребитель с опознавательными знаками люфтваффе — черные кресты на крыльях, свастика на фюзеляже, и в придачу мастерски нарисованный под фонарем оскалившийся зеленый Дракон. Летчик смотрел перед собой широко раскрытыми глазами, он уже не дышал, комбинезон залит кровью. И будто для того, чтобы не оставалось никаких сомнений насчет того, кто был его противником, низко над нами, выпустив короткую победную очередь, пронесся истребитель другой, знакомой марки — на его голубых снизу крыльях я увидел красные звезды. Дело запутывалось. То, что происходило в воздухе, не имело никакой связи с тем, что творилось на земле. И наоборот. Два обрывка двух разных картин склеили как попало и вставили в общую раму.

— Никак не пойму, — сказал мой сосед. — Как это люди ухитряются летать по воздуху? Он же из железа, как он в воздухе держится?

Выходит, об авиации они и понятия не имели?

— Как ни крути, и там драка… — вздохнул кто-то. Драка, которой не должно быть, дополнил я про себя, драка, которая принадлежит другому времени и другим людям…

Вскоре мы приехали в город, и я выскочил, учтиво попрощавшись.

Это был очень чистый и очень тихий город. Просторные улицы, продуманно поделенные между пешеходами и машинами так, чтобы не обидеть никого, современные здания, украшенные модными архитектурными выкрутасами. Все в городе радовало глаз гармоничной завершенностью, но непонятно, почему так малолюдно и так маломашинно на улицах. Проезжали редкие автомобили, как правило, роскошные и новые, и я узнавал некоторые марки, а некоторых не узнавал. Проходили редкие прохожие. И людей, и машин было маловато для такого города — может быть, поэтому и машины, и люди несколько преувеличенно спешили. Город походил на кинодекорацию, выстроенную в одну ночь из фанерного мрамора и пластмассовых кирпичей, настолько походил, что я не удержался и постучал кулаком по стенке ближайшего дома, благо прохожих не было. Оказалось, самая настоящая стена.

Потом я встретил людей, которые никуда не спешили. У заведения под вывеской «Нихил-бар» на мостовой стояли круглые столики, и за одним сидела компания — двое мужчин с дамами, — а остальные были пусты.

Я присел через два столика от компании. В центре зеленой столешницы алел круг, а рядом сверкали клавиши — знакомая система типа наших пищепроводов. Наугад я нажал кнопку (меню не было), за что был вознагражден бокалом какого-то коктейля.

— Идите к нам, — позвали меня. — Зачем вам одному сидеть?