Звездоплаватели развели костер из выброшенных на берег обломков неведомых далеких лесов, жарили консервированный шашлык, запивали его безалкогольным шампанским и вполне натуральным виски «Джим Бим», купались в жидкой бирюзе теплого океана и предвкушали два, а то и три дня внепланового отдыха. Штурман надеялся, что за это время сюда не нагрянет очередная партия курортников, а журналист, напротив, об этом и мечтал. Смущало только, удобно ли будет оставить Маркова одного, а самому присоединиться к туристам и вернуться домой на круизном лайнере. Себе в оправдание Игорь приводил доводы, что Марков — человек привычный, а его от одного воспоминания о тесных броневых отсеках начинает мутить.
Светило почти коснулось близких нефритовых гор своим краем, с моря потянул приятно освежающий бриз, и Марков поднялся с шелковистого песка, чтобы заняться подготовкой к ночлегу. На корабль сегодня решено было не возвращаться.
Уже ступив на порог домика, штурман машинально повернул голову вправо, туда, где высилась зазубренная игла звездолета, и не то чтобы похолодел. Эффект был таким, будто за шиворот ему плеснули ледяной воды.
Окружающий пейзаж медленно, бесшумно и жутко менялся. Пляж, только что бывший идеально плоским, начал изгибаться, и бунгало уже стояло словно на дне гигантского блюдца, неумолимо превращающегося и пиалу.
Мгновенно проэкстраполировав направление и скорость процесса, Марков определил, что минут через пять они окажутся замкнутыми внутри сферы примерно стометрового диаметра.
Почему он поступил именно так, как поступил, что его озарило, штурман не мог потом объяснить до конца своей еще очень долгой жизни ни одной из ста двадцати трех комиссий, расследовавших этот случай.
Выкрикнув нечто бессвязное, но грозное, он схватил прислоненный к перилам веранды фотонный резак (он же карабин) и побежал к звездолету. За ним, не успев даже поднять сохнувшие на камнях плавки, спешил Игорь.
Когда сферическая крутизна пляжа стала непреодолимой, штурман прижал к бедру приклад, сдернул предохранитель и вывел движок реостата на максимум.
Из ствола ударила струя бело-фиолетовой плазмы, нависшая над головой стена удивительным образом неосыпавшегося песка вскипела в фокусе луча, с шипением повалил зловонный обжигающий дым.
Сцепив зубы, Марков бил в одну точку, и сфера вдруг лопнула, как воздушный шарик. В лицо полетели горячие липкие ошметки.
Исчезла яркая декорация, и планета явила свое истинное лицо. Вокруг раскинулась мрачная лавовая равнина, над которой клубился бурый туман. Ледяной воздух удушающе вонял аммиаком.
Спотыкаясь на острых камнях, сгибаясь пополам от рвущего легкие кашля, исследователи прекрасного нового мира, почти теряя сознание, кое-как добрались до корабля.
Хоть и безвкусный, но чистый земной воздух сразу принес облегчение. Марков ввалился в рубку и, едва дождавшись, пока журналист задраится в амортизационной камере, скривил губы в мстительной усмешке, откинулся в кресле и до упора послал вперед красный рычаг, прямо с поверхности давая двигателям полную маршевую тягу…
В глубокой пещере, скрытой в толще базальтового массива, крупный негуманоид, одетый в лиловую тогу, с досадой ударил по подлокотнику лежанки сразу тремя средними конечностями.
— Сорвалось! — надрывно выбулькнул он. — Но, бессмертные кванги, нигде же не сказано, что двуногие этой породы имеют плазменные жала… Испортили такую ловушку! Я буду жаловаться…
— Что поделать, на то и охота. Никогда не знаешь, что может случиться, — не желая гневить эманацию предков, смиренно встопорщил антенны второй, одетый в малиновую тогу наемного егеря. — Пусть будет так, как угодно квангам. Но я чую, что не далее, как в сотне твербулей отсюда в пространство ввинчивается межгалактический кокон кочующих пфердов. Это тоже достойная добыча. Посмотрим, на что они обычно клюют в этот сезон…
И шлепнул на овальную крышку походной автоматической чучельницы толстый засаленный том.
Впрочем, как раз этот, многое объясняющий эпизод в очерк Ростокина, к сожалению, не попал. Но в штат еженедельника его все равно зачислили. Не каждый, даже крупный репортер начинает творческий путь с сенсации галактического масштаба…
Хотеть — значит мочь[2]
…Игорь Ростокин, специальный корреспондент еженедельника «Звезды зовут», с горечью думал, что ему опять, совершенно внезапно и оттого особенно обидно, не повезло. Да и в самом деле — с таким трудом добиться, чтобы тебя включили в состав чрезвычайно важной и даже сенсационной экспедиции, суметь наладить за время полета тесные и доверительные отношения с ее членами, передать в редакцию первые интригующие сообщения — и вдруг попасть в столь глупое положение…
А ведь ничто не предвещало неприятностей, когда Игорь, как всегда после обеда, загорал под лучами кварцевого псевдосолнца на берегу бассейна, оформленного под уголок Южной Адриатики, и читал в подлиннике дневники Стенли, последнего, на взгляд Ростокина, настоящего репортера, стилю которого он старался подражать.