Румянцев-Задунайский

— Не хотите ли кофе?

— Благодарю, — улыбнулся принц, вкладывая в свою улыбку призыв к откровенности и дружбе. — Я пришел кое-что уточнить в связи со вчерашним разговором у императрицы. Но вы, кажется, и без того утомлены.

— Мне пришлось встать раньше обычного.

— Дурные вести от графа Румянцева. — Принц хитровато прищурился. — Ходят слухи, что граф подал прошение о полной отставке.

— То только слухи. Фельдмаршал некоторое время был болен, но сейчас, слава Богу, все это позади, и он снова предводительствует армией.

Панин не стал говорить о Румянцеве всей правды. Зачем? Это внутреннее дело, касаемое только Российского государства. Когда Румянцев представил просьбу об увольнении со службы, императрица скрыла сию просьбу даже от некоторых членов военного совета, дабы не дать пищу кривотолкам. Предоставление отставки признанному полководцу в такой сложный момент сыграло бы только на руку противникам России. С таким мнением согласились все приближенные к государыне, в том числе и он, Панин, хотя в другой раз, может быть, принял бы иное решение. Чтобы уговорить Румянцева отказаться от решения уйти в отставку, Григорий Орлов послал к нему с письмом своего адъютанта. От адъютанта пока не поступило никаких сообщений, но государыня не сомневается, что интересы отечества возьмут у Румянцева верх над личными обидами и он останется во главе армии.

— У Румянцева все в порядке, — повторил Панин после некоторой паузы. — Что до бумаг на столе, то пришли они не с театра войны, а из Польши. Кстати, — нацелился он глазами на гостя, — в них есть касаемое вашего высочества.

— Вот как! — взметнул брови принц. — Надеюсь, это не составляет государственного секрета?

— Если бы и составляло, я, несомненно, огласил бы сей секрет из уважения к вашей высокой особе, — полушутя сказал Панин. — Дело в том, что конфедераты приняли акт о лишении Станислава престола и направили в Берлин агента предложить польскую корону вашему высочеству.

Генрих покраснел.

— Его величество на это никогда не согласится, — сказал он.

— Мы тоже так думаем. — Панин не спеша принялся прибирать на столе бумаги. — Король подписал с нами условие, по которому на престол Польши может быть выбран только природный поляк. Отказ Фридриха от этого условия разрушил бы наш союз.

От испытываемой неловкости Генрих даже заворочался в кресле.

— Мой король уже не раз представлял доказательства своей верности союзу и дружбе с российской императрицей. Я думаю, вашему сиятельству это известно не хуже меня.

— Разумеется. — Сложив бумаги в одну стопку, Панин небрежно бросил их в ящик. — Оставим разговор о польской короне. У вас, очевидно, есть ко мне более важные вопросы?

Принц оживился.

— Мне не дает покоя вчерашнее предложение относительно Вормского епископства. Я не обладаю большим чувством юмора, но мне показалось, что это была шутка.

— Возможно. Я не очень внимательно слушал вчерашний разговор.

Русский министр, кажется, решил играть в прятки! А ведь этот человек, недавно получивший из его рук высший прусский орден, мог быть с ним более откровенным.

— При здравом рассуждении дел предложение вашего министра графа Чернышева представляется вполне серьезным. Чтобы не нарушить равновесия сил между тремя державами, нам ничего не остается, как последовать примеру Австрии.

— Противозаконные акты никогда не служили примерами для подражания.

— Речь идет о здравой необходимости. Пруссия считает свои восточные границы крайне несправедливыми. К тому же в нынешней войне Пруссия, как союзница России, несущая на себе определенные тяготы ради победы, имеет право на какое-то вознаграждение.

— Наверное. Однако я не стану содействовать Пруссии в овладении землями, которые ей никогда не принадлежали.

Последнюю фразу Панин произнес с такой категоричностью, что принц понял: вести торг бесполезно. Разговор продолжался еще минут пятнадцать–двадцать, после чего принц откланялся и поехал к своему послу. Граф Сольмс, узнав о содержании разговора с первым министром, посоветовал воздержаться от дальнейшей активности и подождать, что напишет на его сообщение король.

Ответ из Берлина пришлось ждать недолго. Планы короля в отношении изменения восточных границ Пруссии намного превосходили то, на что до этого с робостью надеялся принц. Король писал, что приобретение епископства Вормского есть игра, не стоящая свеч, и что он не даст за него и шести су. «Другое дело — прусская Польша, — писал король. — Она стоит того, чтобы о ней позаботиться, если даже не включить в нее Данцига, потому что мы владели бы тогда Вислой и имели бы свободное сообщение с королевством, что весьма важно. Если для этого нужно тратить деньги, то дело стоит того, чтобы на него не скупиться. Но если гоняться за безделицей, то это будет иметь вид алчности, а я не хотел бы, чтобы ее мне приписывали, тем более что в Европе и без того уже так обо мне думают».