Румянцев-Задунайский

— Я позволю себе напомнить, господа, — обратился к турецкой делегации князь Репнин, — что заключенный нами договор должен быть скреплен подписями и печатями верховного визиря и фельдмаршала графа Румянцева. Его сиятельство граф Румянцев считает, что размен ратификациями должен состояться не позже чем через пять дней.

Ресми-Ахмет-эфенди склонил голову, выражая тем свое согласие.

После того как дело было сделано и заключительное заседание закрылось, Репнин поспешил с подписанным уполномоченными трактатом к главнокомандующему. Румянцев ждал его в своей палатке вместе с сыном, одетым по-дорожному.

— Виват, ваше сиятельство! Мир подписан!

Они крепко обнялась. Молодой Румянцев смотрел на их восторженными глазами и улыбался, счастливый.

— А ты почему медлишь? — с шутливой строгостью напустился на него отец. — Прикажи подать коляску — и с Богом в Петербург!..

В палатку толпой вошли Воронцов, помогавший Репнину в переговорах с турками, Глебов, Игельстром и другие генералы. Они стали шумно поздравлять Румянцева. Именно ему, этому человеку, принадлежала главная заслуга в победоносном завершении трудной войны. Пять лет боролся он с сильнейшим противником и во всех сражениях выходил победителем. Он показал себя не только великим полководцем, но и замечательным дипломатом. Он сделал то, чего не могли добиться на мирных конгрессах ни Орлов, ни Обресков.

— Не мешало-бы по сему случаю пир закатить, — промолвил Глебов, любивший повеселиться.

Ему возразили:

— Подождем подписи верховного визиря.

Многим еще не верилось, что все будет так как решено уполномоченными.

Глава X Посольство в Константинополь

1

Как только договор о мире был подписан верховным визирем, Румянцев поручил доставить сей документ на ратификацию императрице князю Репнину. В этот день лихорадка вновь свалила его, и последние наставления именитому курьеру он давал уже лежа в постели. У него был такой страдальческий вид, что в течение всего разговора князь испытывал желание испросить дозволения остаться в лагере, чтобы быть с ним рядом, а в Петербург послать кого-нибудь другого.

Угадывая его мысли, Румянцев хмурился; а потом, вдруг сказал:

— Не думай обо мне худо. Бог даст, не умру. Не пройдет и трех дней, как снова буду на ногах.

— Я всю дорогу буду молиться, чтобы Бог поскорее вернул вам здоровье, — промолвил Репнин.

Румянцев ошибся, полагая, что сможет быстро подняться на ноги. Болезнь затянулась, и по настоянию доктора он со штабом переехал в Фокшаны, где имелись более благоустроенные помещения. Доктор требовал соблюдения полного покоя, но безделье отзывалось в нем еще большим мучением, чем сама болезнь. Румянцев не мог лежать как труп. Он требовал, чтобы ему докладывали о всех событиях в армии, давал по этим докладам необходимые распоряжения, собственноручно писал ответы на приходившие в его адрес письма. А писем приходило много. Из Петербурга, Москвы и других городов. То были письма с выражением восхищения по случаю заключения мира.

Им восхищались не только соотечественники. Им восхищалась вся Европа. Прусский посланник в Константинополе Цегелин, с которым Румянцев поддерживал постоянную связь, в одном из писем писал: «Я не льстец какой-нибудь, но я не могу удержаться, чтобы не сказать, что Ваше превосходительство вели войну как хороший генерал и, ловко воспользовавшись обстоятельствами, заключили мир как искусный министр. Вся слава этого мира принадлежит вам».

Мир! Это то, к чему Румянцев всегда стремился. Но хотя мир был подписан, фельдмаршал еще не мог чувствовать себя спокойным. Уж слишком много было противников сего акта как в европейских странах, некогда подтолкнувших Турцию на войну, так и в самой Турции.

В конце июля в Фокшаны пришла весть о скоропостижной кончине верховного визиря Муссина-Заде. После подписания мира визирь вознамерился отправиться в Константинополь, но едва доехал до моря, как его постигла смерть. Это было столь неожиданно, что Румянцев почувствовал новый приступ болезни. В голову полезли всевозможные предположения. Смерть верховного визиря могла быть следствием тайных интриг Сераля или враждебной ему партии, а может, даже следствием султанского приговора. В последнем случае только что заключенный договор мог быть объявлен недействительным, а ответственность за содеянное взвалена на покойника.

Румянцев распорядился послать в расположение турецких войск агентов с целью установления истинных причин прискорбного события. Он успокоился лишь после того, как его убедили, что визирь умер естественной смертью от старой болезни сердца, которая резко обострилась по дороге в Константинополь.