Румянцев-Задунайский

Сгорая от нетерпения, Екатерина направляла к светлейшему одного курьера за другим, она почти умоляла его не оставлять ее в неведении, регулярно сообщать о ходе событий. Но Потемкин молчал.

Однажды до Петербурга долетел слух: турки напали на Кинбурн, причинив русским большой урон. Слух подтвердил сенатский курьер, вернувшийся из Тавриды, куда он отвозил очередное послание императрицы. В своем кругу курьер рассказывал, что русская армия оказалась плохо подготовленной к войне. Было много внешнего блеска, но не было порою самого необходимого для ведения войны. Сабли у конницы были тупее серпов. Не хватало артиллерийских снарядов. Бомбы и брандскугели часто не взрывались. Лошади походили на кляч.

Екатерина ничему этому не верила. Какие серпы, какие клячи? Она сама была в Тавриде, своими глазами видела, как прекрасно выглядят вверенные князю войска.

Но вот наконец пришло письмо от самого князя. Екатерина прочитала его и пришла в ужас. Письмо совсем не было похоже на те реляции, которые она некогда получала от Румянцева. От него несло страшным унынием. Потемкин изъявлял желание сложить с себя должность командующего армией. Он писал:

«Я стал несчастлив. При всех мерах возможных, мною предпринимаемых, все идет навыворот. Я поражен до крайности: нет ни ума, ни духу. Хочу в уединении и неизвестности кончить жизнь, которая, думаю, и не продлится».

В сенате злорадно посмеивались: армия не бригада, которой когда-то командовал, тут устройством маскарадов не возьмешь, тут надобно ум полководца иметь. Жидковат для главенствования армией светлейший… Выражая настроение знати, статс-секретарь Храповицкий осторожно напомнил государыне о Румянцеве: знаменитый полководец ни за что не дал бы туркам повода для торжества. Императрица вспыхнула:

— Хорошо же буду выглядеть, если стану менять свои решения, как платья!..

Она, была уверена, что мудрость твердого руководства состоит в том, чтобы придерживаться уже однажды принятого решения, если даже сие решение и ошибочное. Она и слышать не хотела об отставке Потемкина. Самому Потемкину она писала: «Закаляйте свой ум и свою душу против всех случайностей и будьте уверены, что вы победите терпением. Но оставить пост и спрятаться — это настоящее малодушие с вашей стороны».

Едва императрица отправила это письмо, как прилетела счастливая весть: турки, совершившие нападение на Кинбурн, были разбиты Суворовым. Хотя сражение у Кинбурна не имело решающего значения, хотя со стороны противника действовало всего лишь до шести тысяч человек и их нападение носило характер обычного поиска, Екатерина забила во все колокола. Она приказала служить благодарственные молебны, палить в знак радости из пушек. В столицы европейских государств полетели письма, депеши. Шумиха началась такая, словно произошло второе Кагульское сражение.

Вскоре, однако, фортуна снова изменила русским. Вслед за счастливой вестью Потемкин прислал реляцию, не оставлявшую для радости никаких надежд: разыгравшаяся буря разметала флот, соединенный им у Севастополя, многие корабли пошли на дно. Совсем пав духом, светлейший ничего не мог придумать, как просить у императрицы дозволения оставить Крым.

Императрица снова села за письмо. «Что это значит? — возмущалась она. — Без сомнения, у тебя явилась эта мысль сгоряча, когда ты думал, что весь флот погиб. Но что же станется с остальной частью флота после эвакуации? И как начинать войну после эвакуации?.. Лучше было бы атаковать Очаков или Бендеры, обратив таким образом оборону в наступление — что ты сам признал более подходящим для нас. Притом же не на одних нас дул ветер, я думаю. Не робейте! Мужайтесь!..»

Прошла зима, наступила весна 1788 года. Объявленная война все еще не развертывалась во всю ширь, стороны выжидали, не решаясь перешагнуть тот рубеж, после которого уже не бывает относительного спокойствия, а бывает то, что вызывает кровь и смерть.

В течение всего этого времени Екатерина не оставляла Потемкина в покое, забрасывала его письмами — то повелительными, то умоляющими, нежно-дружескими.

Потемкин отвечал редко, да и письма его не радовали. Он не решался менять образа действий. Только в июле пришло долгожданное донесение: Потемкин наконец-то привел войска в движение и осадил Очаков. Австрийский корпус в свою очередь расположился под стенами крепости Хотин.

Екатерина перекрестилась: давно бы так!.. Радостная весть была особенно кстати, потому что над ее империей нависла угроза с северо-запада. Войдя в союз с Турцией, на Россию двинула свои войска и флот Швеция.

2

Назначение командующий Украинской армией Румянцев воспринял со сдерживаемой душевной болью. Он отлично знал ограниченные полководческие способности Потемкина, и было обидно, что государыня отдала предпочтение этому человеку. Но хоть и больно было, а недовольство свое никому не высказывал. Больше того, когда граф Салтыков, переведенный в его армию, стал возмущаться несправедливостью решения государыни, он резко оборвал его, заметив, что долг солдата не осуждать решений своих повелителей, а служить там, где ему укажут.