Румянцев-Задунайский

По следам отступавшего противника первыми выступили авангарды Боура и Репнина, затем двинулся корпус Потемкина, после сражения снова переправившийся на правый берег Прута. Румянцев поставил перед ним в качестве главной задачи разведку местности, держа направление вниз по течению реки.

Смелость и решительность Румянцев, как всегда, сочетал с осторожностью. Пройдя от Рябой Могилы шесть верст, он остановился с главными силами лагерем и стал ждать от авангардных отрядов сведений о противнике. Его обескураживало быстрое исчезновение татар и турок. Гусары Боура, Репнина и Потемкина прочесали местность по обеим сторонам Прута на расстоянии до 40 верст, но не обнаружили ни одного вражеского всадника или пешего. Турки и татары словно в воду канули.

Два дня ждал Румянцев достоверных сведений о противнике. На третий день стоянки в лагерь прискакал Потемкин: его разведчики обнаружили большой неприятельский отряд в 30 верстах ниже Фальчи. Потемкин сообщил, что, по показаниям беглого грека, приставшего к русским разведчикам, в турецком лагере до 15 тысяч войск — главным образом спаги и конные янычары. Командует ими сераскир Абды-паша, который спешил к Рябой Могиле на соединение с войсками крымского хана и Абазы-паши, но опоздал.

— Я привез с собой этого грека, и, ваше сиятельство, можете сами допросить его, — сказал Потемкин с видом человека, которому после долгих невезений наконец повезло.

В палатку ввели сухощавого человека, черноволосого и такого загорелого, словно он тем только и занимался, что жарился на солнце.

— Имя? — спросил Румянцев.

— Георгий Варсам.

— Откуда сведения о противнике?

— Я служил у Абды-паши толмачом. — Грек говорил по-русски почти без акцента.

— Вам известны намерения Абды-паши?

— Нет. Могу только полагать, что он намеревается вернуться в Браилов, где с войском стоял раньше.

— Разве он не желает с нами сражаться?

— Абды-паша напуган тем, что произошло у Рябой Могилы. Он верит слухам, что вашего войска двести тысяч.

Румянцев невольно улыбнулся. Напуганной лисе и заяц покажется волком.

— Есть ли в лагере пушки?

— Пятнадцать стволов, ваше превосходительство.

Других вопросов у Румянцева не было. Когда перебежчика увели, он склонился над картой, долго смотрел в нее, размышляя, потом обратился к Потемкину.

— Если грек сказал правду, вам нечего опасаться нападения Абды-паши. Впрочем… — Не досказав своей мысли, Румянцев позвал адъютанта. — Василий, сию же минуту скачите к генералу Боуру. Передайте приказ: пусть сделает движение к Пруту и остановится у Фальчи на одной высоте с генералом Потемкиным. Для переправы корпуса распорядитесь послать понтоны. Граф Репнин останется на левом берегу для прикрытия действий против отряда Абды-паши.

Дав адъютанту задание, Румянцев снова обратился к Потемкину:

— В случае нападения противника Боур вас поддержит. Сами пока на рожон не лезьте. Ждите подхода главных сил.

Потемкин пообещал быть осмотрительным, и вскоре они расстались.

Главные силы выступили в поход в тот же день, поздно вечером. Выступили без барабанного боя — тихо, незаметно. Шли всю ночь. На рассвете разбили лагерь у пролеска на берегу Прута и легли отдыхать. А когда наступил вечер, снова пошли вперед. После второго перехода местом стоянки облюбовали устье реки Серет, впадавшей в Прут.

— Что противник? — потребовал Румянцев доклада от дежурного генерала.

— По донесениям Потемкина, Абды-паша сидит в своем лагере, — ответил генерал.

— Добро, — резюмировал Румянцев. — Объявите командирам, что дальше не пойдем, останемся здесь, пока не перепечем провиант в хлебы.

Командирам дивизий, знавшим главнокомандующего как человека решительного и смелого, такое распоряжение показалось странным. Остановиться ради того только, чтобы напечь хлеба! Разумно ли сие? Пока Абды-паша стоит один, не имея прикрытия, не лучше ли напасть на него с ходу, тем более что по числу воинов он уступает русской армии? Стремиться поражать врага разрозненного, не давая ему объединиться, — разве не этому учил сам Румянцев?

Возникшие сомнения поручено было высказать Брюсу. Как-никак родственники, им легче договориться. Румянцев выслушал зятя со снисходительной улыбкой, как умные люди обычно выслушивают людей, берущихся толковать вещи, о которых имеют весьма отдаленное понятие.

— Как я понял, ты хочешь, чтобы мы немедленно напали на Абды-пашу?

— Мне кажется, такого мнения придерживается вся армия.

Румянцев отрицательно покачал головой.

— Сказать откровенно, поначалу я тоже думал об атаке, но потом решил, что делать этого не надо. Нападение ничего не даст. Абды-паша вообще уклонится от сражения, поскольку принимает нашу армию более сильной, чем она есть. Окружить же его и навязать ему бой мы не в состоянии. У паши даже янычары на конях. А какие у турок и татар кони, ты знаешь не хуже меня. Нападением на него мы только обнажим свои подлинные силы. Паше ничего не составит оторваться от наших войск, гнаться же за ним бесполезно — только людей измучим.

— Это меняет положение, — согласился с ним Брюс. — А мы думали, причина остановки — хлеб.