Румянцевский сквер

— Ну, слушай. — Марьяна вытянула шею и с полузакрытыми глазами запела:

О жизненный опыт! С вершины твоей

раскатистый гром перестроечных дней

не кажется страшным. Я же одна

опытом жизни не наделена,

и оттого, что я вижу вокруг,

я трепещу, как свеча на ветру…

Тут она вскинула руки:

Господи, дай мне великую честь

жизненный опыт скорей приобресть!

Ее голос оборвался на высокой ноте. Марьяна уставилась на Лёню.

— Знаешь, Мари, — сказал он, снимая с плиты закипевший кофейник, — мне раньше казалось, у тебя просто детская болезнь рифмоплетства… ну, как у многих… А теперь вижу, что это серьезно. Ты здорово продвинулась.

— Ты это серьезно, Лёня? О том, что у меня серьезно?

— Да.

— Вот что для меня важнее всего услышать. Спасибо, Лёнечка!

Они пили черный кофе с ванильными сухарями.

— Мари, а тебе действительно не терпится приобрести жизненный опыт?

— Конечно! Ты не представляешь, как это противно — когда тебя заставляют делать то, что ты не хочешь, и твердят при этом, что ты маленькая и должна слушаться.

— Но ты действительно маленькая. В смысле — молоденькая.

Марьяна посмотрела на него долгим взглядом, в котором было не то удивление, не то порицание. Но и таилось в нем нечто лукавое. Очень по-женски посмотрела.

— Спасибо за кофе. — Она встала, одернула водолазку, облегавшую высокую грудь. — Пойду, Лёня.

— Не спеши. Давай еще поговорим.

Они прошли в его комнату.

— Играешь сам с собой в шахматы? — спросила Марьяна, сев на тахту.

— Разбираю некоторые партии. А ты умеешь в шахматы?

— Нет. Один мальчик учил меня, но я неспособная.

— А что за мальчик?

— Мой одноклассник. Игорь Носков. Он за мной ухаживает.

Опять ему почудилась лукавинка в ее улыбке.

— Мари, — сказал он, садясь с ней рядом, — мы с тобой друзья, правда ведь? Так вот, я бы хотел тебе посоветовать…

— Не надо! Не хочу никаких советов от тебя!

Он удивился горячности ее слов. И ощутил какую-то неловкость. Будто вспугнул боязливую птицу.

— Так хорошо на душе, когда ты меня понимаешь, — сказала Марьяна, вздернув брови и сделав рукой округлый жест. — Зачем же ты сам все портишь? Я вовсе не маленькая девочка. Если хочешь знать… — Она слегка запнулась. — У нас в классе есть девчонки, которые… они трахаются с мальчиками…

— Марьяна! — вскричал Лёня. — Да ты что?..

— Ой, какой ужас у тебя на лице! Не беспокойся, Лёнечка. Я — нет. Я только целовалась.

— Целовалась, — проворчал он. — Ты бы поосторожней… Я в твои годы тоже полез целоваться однажды и…

— И что же? — спросила она с интересом.

— И ушибся об угол ее челюсти.

— Бедненький! — хихикнула Марьяна. И — вдруг сделавшись серьезной: — Послушай, Лёня. Я знаю, ты… ну, неравнодушен ко мне. Ты тоже… ну, ты мне нравишься. Почему же ты… человек с жизненным опытом… ты что же, ждешь, чтобы я первая призналась?

Ее распахнутые серо-зеленые глаза смотрели испытующе.

— Мари, — сказал Лёня медленно. — Я не ждал твоего признания. Но и не осмеливался на свое, потому что…

— Знаю, знаю! Разница в возрасте — не могу больше слышать об этом! Такая чушь! Чаплин женился на Уне О’Нийл, когда ему было шестьдесят, а ей восемнадцать… Ой, что это я говорю… — спохватилась она и порывисто встала. — Лёня, я пойду.

Он тоже поднялся и сказал:

— Я постоянно думаю о тебе. Гоню эти мысли, но… Я люблю тебя.

Марьяна, чуть помедлив, подошла к Лёне, закинула руки ему за шею. Он крепко обнял ее и целовал, целовал нежные губы.

— Ты мое чудо, — проговорил, задыхаясь. — Моя стройная сосенка…

— Еше, еще говори!

— Моя звонкая птица…

У него голова закружилась. Не в порядке еще была голова. Выпустив Марьяну из объятия, Лёня сел на тахту.

— Что с тобой? — Марьяна присела перед ним. — Голова болит, да?

— У Игоря Носкова небось никогда не болит голова, — сказал он.

— А ты ревнивый! Лёнечка, это даже смешно сравнивать.

— Мари, — он усадил ее рядом с собой и взял ее руки в свои ладони, — ты должна знать… Я заблудился… Не знаю, что делать со своей жизнью.

— Ты выздоровеешь и вернешься в кафе.

— Нет, — качнул он головой. — То есть вернусь ненадолго. До весны.

— А потом?

— Наверное, уеду в Мурманск. Пойду акустиком на океанский промысловый флот.

— Акустиком? В океан? — удивилась Марьяна. — А здесь ты не можешь остаться?

— А что здесь? Я ведь недоучка. Без диплома. Разве что пойти в таксисты.

Она смотрела на Лёню, приоткрыв рот. Помолчав, решительно сказала:

— Ну, мне все равно. Летом окончу школу — и стану твоей.

Она засобиралась уходить. Лёня пошел ее провожать. На трамвайной остановке он сказал, пытливо глядя сверху вниз на Марьяну:

— Ты подумай, Мари. Подумай как следует.

Она быстро помотала головой:

— Не хочу думать. Я люблю тебя.

Взмахнув портфелем, побежала к подошедшему трамваю и скрылась за его обледенелым окном.

Лёня, улыбаясь, как старому товарищу, тихому и холодному декабрьскому дню, пошел на почту. Он получил по переводу деньги и бланк с письменным сообщением, нацарапанным мелким неровным почерком: «Больше пока перивести не могу. Остальное периведу почастям».

Подписи не было.

4