Румянцевский сквер

— Загородите свет. Значит, обстановка. Береговую оборону мы прорвали. В Мерекюле, — ткнул он пальцем в квадратики у линии побережья, — разгромили штаб не то полка, не то дивизии. Комбат с основной группой десанта движется левее нас по проселочной дороге на Пухково, — показал он на карте, — с задачей выйти на шоссе Нарва — Таллин вот здесь, восточнее Лаагны. Кузьменко со своей ротой должен выйти на шоссе между Лаагной и Репнику. Но, по моим данным, напоролся на артиллерийскую позицию, ведет там бой. — Малков повернул голову в ту сторону, откуда доносились пушечные выстрелы, несколько секунд послушал. — Мне комбат приказал идти на правом фланге. Направление на Репнику. — Палец начштаба уперся на карте в этот населенный пункт. — Восточнее Репнику выйдем на шоссе. Дальнейшие действия — выход на железную дорогу. Там — соединиться и ждать подхода частей Второй армии. Задача ясна? Теперь — как будем двигаться…

Слушая Малкова, Колчанов подумал, что надо бы отдать лейтенанту-комсоргу заявления в партию, восемь штук, что лежали у него в кармане гимнастерки. Ну ладно, потом.

Пока начштаба инструктировал командиров, десантники перекуривали, а кое-кто и перекусывал сухим пайком. Пихтелев, которому, по причине крупного телосложения, еды требовалось больше, вспорол финкой банку американской прессованной колбасы. Это лакомство необычайного вкуса и запаха интенданты не пожалели для десанта. А Кузьмин разговорился со знакомым бойцом из первой роты, тоже бывшим ханковцем. Тот, лихо сбив шапку на затылок и часто затягиваясь махоркой, сыпал скороговорочкой, как ворвались в Мерекуку эту, а деревня вся забита мотоциклами, повозками, автобусами — ну что ты! И пулеметные гнезда вокруг, полно часовых — ну и пошло! Из домов офицеры выскакивали в одном белье. И по чердакам пришлось, а саперы к дзотам подползали, рвали толовыми шашками, был такой тарарам, все в огне — ну что ты!

— Молодцы красные бойцы, — одобрил Кузьмин. — Ну, мы сами не хлопали ушами. — Стал было рассказывать, как разгромили автоколонну, но вдруг прервал горячий рассказ, спросил: — Серега, ты, случаем, не знаешь такую радистку — Дворкину Симу?

— Дворкину? — Тот наморщил лоб.

— Такая маленькая, пятно на щеке.

— Случаем, знаю. Она с нашей ротой высаживалась, только с другого катера. Убило ее.

— Убило?! — вскричал Кузьмин. — Да ты что… Сам видел?

— Мы уже выбрались на берег, а те еще шли. Эту, Симу, Артюхов Иван поддерживал, она ж мелкая, ее волной заливало, так Иван помогал ей, рацию тащил. Тут снаряд рванул. Как раз в ихней гуще…

Старший лейтенант Малков скомандовал начать движение. Шли вдоль насыпи, потом открытым полем, в котором тут и там торчали голые ветки кустарника, — вдруг боевое охранение, шедшее впереди, доложило: болото! Незаметное, незамерзшее, оно, можно сказать, коварно затаилось под снежной присыпкой. Стали его обходить справа и вскоре вышли на проселок, ведущий к одинокому хутору. На хуторе было тихо и вроде безлюдно. А с юга доносился — все более явственно — гул, и это был самый приятный для слуха десантников звук. Слышите? Слышите? Канонада… Вторая ударная пошла в наступление… нам навстречу… Ага, ну, братцы, давайте, давайте… а уж мы поднажмем…

К хутору подходили с двух сторон. Над хуторскими строениями, уснувшими, казалось, вечным сном среди деревьев, висела плотная завеса тишины. Ни огонька в окнах добротного дома с острой двускатной крышей. Но — слабый курился дымок над трубой.

Со своими двадцатью парнями Колчанов тихо приближался к штакетнику, за которым темнел длинный каменный сарай. Хоть бы там не было фрицев, думал Колчанов. Передохнуть бы часок в тепле, поесть, раненых перевязать… перемотать портянки… В эти предрассветные часы — самый крепкий сон у людей… А мы воюем, воюем…

Ветер рванулся будто с хуторских крыш, обсыпал снежной крупой десантников, крадущихся к забору.

Из сарая вышел человек в шинели, накинутой на плечи. Зевая, начал справлять малую нужду. Но не закончил. Секунду-другую остолбенело глядел на головы, появившиеся над забором, с протяжным криком метнулся обратно в сарай. Перемахнув через штакетник, продравшись сквозь тугие кусты, побежали к сараю десантники, и тут из оконца под крышей хлестнул пулемет. Четверо остались лежать на снегу, но остальные успели добежать, ворвались в сарай. Там ржали, бились за перегородкой лошади. Из дальнего угла ударили автоматы. Вспышки огня, взрывы гранат. Полезли по лестнице на чердак, гранатами уложили пулеметчиков. Задымилось, загорелось сено. Цыпин подбежал к перегородке, открыл дверь, две испуганных лошади пронеслись одна за другой, выскочили на двор, заметались меж деревьев. Высокий немец в надвинутой на уши пилотке, без оружия, выбежал из сарая, помчался, пригибаясь, к воротам. За ним опрометью пустился Кузьмин, настиг у колодца, немец вскинул вверх руки, Кузьмин с ходу ударил его в грудь ножом.

Лицо у Кузьмина было — не узнать улыбчивого балагура.