Румянцевский сквер

— Не осуждаешь, так рассуждаешь. Как будто ты самая умная, умудренная опытом жизни. А ты всего лишь школьница и к тому же двоечница. С тебя все, как с гуся вода!

— Вы с Владом сговорились, да? — рассердилась Марьяна. — Тычете под нос эту двойку. Да исправлю я ее, исправлю! Хотя математика не поможет мне приобрести опыт жизни… Мамочка! — спохватилась она. — Не раздражайся, если я резко… Ну хорошо, согласна, надо заиметь профессию. Но почему ты не хочешь понять, что не люблю, ну не люблю я биологию, не хочу изучать медицину… Мама, знаешь что? Буду поступать в университет на филфак.

— Филологический факультет? — переспросила Нина. — Это ты сейчас придумала?

— Да нет же, я об этом уже давно…

— Марьяна, это действительно то, что тебя привлекает?

— Да, да! Чем плохо гуманитарное образование?

Марьяна видела, как матери трудно освоиться с мыслью о филологическом перевороте. Да и она сама, по правде, до этого вечера всерьез не думала о филфаке — так, проскальзывала иногда мыслишка, что надо бы литературу изучить систематически, а не так, как она это делала, безалаберно читая попадающиеся под руку книги, главным образом томики поэзии.

И они, мать и дочь, углубились в свои мысли, рассеянно глядя на экран на нарядные пары, скользящие по льду. Потом проскакали по экрану лошадки, начались «Вести», опять про Ирак, про Кувейт, американцы везут и везут в Саудовские пески боевую технику и крепких, сытых солдат.

Какая странная штука — жизнь, думала Марьяна. Почему-то непременно надо заниматься не тем, чем хочется. Для накопления опыта? Да зачем это? Вон Лёня, что только не перепробовал — был в экспедиции, на военной службе, а потом и спорт, и художество, и черта в ступе — и все для того, чтобы его подстерегли в подъезде и едва не проломили череп? Люди подстерегают друг друга, чтобы отнять… отдубасить… заставить жить не так, как тебе хочется… Вот было бы здорово, если мы появлялись на свет уже с опытом жизни… умудренные… Это тема… тема для песни…

Влад Масловский приехал около полуночи.

— Чего не спите, полуночницы? — Он упал в кресло, вытянул усталые ноги в тапках. — Нет, Нина, чаю не хочу. Кефиру бы выпил.

Марьяна побежала в кухню к холодильнику. Принесла отчиму чашку с кефиром. Влад выдул ее, не отрываясь.

— Уф, хорошо! — Он тронул носовым платком губы под толстыми коричневыми усами. — Сегодня был интересный разговор с Квашуком…

— Влад, — сказала Нина, — хочешь новость? Марьяна будет поступать на филфак.

— На филфак? Ну что ж. Все красивые девицы поступают на филфак.

— Блестящее обобщение. — Марьяна сделала гримаску.

— Да, так вот, — продолжал Влад. — Квашук был на митинге в Румянцевском сквере и опознал машину, «Жигули», которая в тот вечер стояла возле кафе.

— В какой — тот? — спросила Марьяна.

— Когда Лёню избили. Он говорит — та самая машина. Он осмотрел седоков, их было трое. Номер машины — девяносто два двадцать четыре.

— Там, кажется, большой конкурс, — сказала Нина. — Что у них — сочинение и устная литература? Надо подумать о преподавателе… Прости, Влад. Ну и что — «Жигули»?

— Да вот, я думаю. По приметам Квашука двое похожи на тех, которые накануне приходили ко мне требовать денег. Такие оба черненькие, глаза узко посажены. У одного — лыжная шапочка с надписью «ski»…

— Хочешь сказать, что эти двое и напали на Лёню? — быстро спросила Марьяна.

— Да нет. Как это докажешь? Просто их описание похоже на тех… рэкетиров… А третий, говорит Квашук, высокий, в желтой шапке и зеленой куртке…

— По номеру машины ведь можно их найти.

— Найти можно. А дальше? Нет же улик, что именно они избили и ограбили Лёню… Ладно, пошли спать. Отбой, девочки.

Когда Нина, почистив зубы и наложив на лицо ночной крем, вошла в их маленькую спальню, Влад уже лежал на своей половине кровати и, похоже, спал. Нина, надев ночную рубашку, легла радом. С огорчением подумала, что Влад, выматываясь в своем кафе, по нескольку ночей кряду не прикасался к ней. А ведь какой был пылкий, неутомимый… Чертово кафе!.. Что это Влад говорил о троих в «Жигулях»? Глаза узко посажены, лыжная шапочка с надписью «ski»… Так ведь это… А третий — высокий, зеленая куртка, желтая шапка… Господи!

Она затормошила мужа:

— Влад! Влад, проснись! Я знаю, кто это был! Это Костя Цыпин и его друг… кажется, Валера… Да, да, Костя и Валера!

Часть четвертая

ЖИТИЕ АКУЛИНИЧА

1

Саша Акулинич, до того как стать отщепенцем, был — последовательно — вундеркиндом, дистрофиком, идеалистом и даже членом КПСС.

— Пап, смотри, человек бежит, — сказал он однажды, ткнув пальцем в карту Европы. — А за ним собака! — показал на Скандинавский полуостров.

Он рано, в четыре года, выучился читать. Был наслышан о войне в Испании.

— Пап, а почему фашисты наступают? Почему Красная армия не помогает этим… ну… ребу…

— Республиканцам, — подсказал отец. — Красная армия помогает, но, наверное, мало.

— А почему? Почему мало? — Саша расстраивался, ножкой притопывал.

— Растет государственный деятель, — посмеивался Яков Акулинич. — Майка, зачем ты ему рассказываешь про испанскую войну?