Румянцевский сквер

Лениво, словно нехотя, сыпался снежок на Красную площадь, слабо белеющую неровным снежным покрывалом, застывшую в каменных берегах между державной кремлевской стеной, темным ГУМом и сказочным силуэтом Василия Блаженного. Лишь Мавзолей был освещен прожекторами, на нем по-прежнему стояло одно только имя — второе недавно стер съезд. Красная площадь замерла под грузом веков — но погрузиться в сладкую стариковскую дремоту ей не давали голоса, голоса, голоса.

Тут и там темнели группки людей. Саша и Гарри Караханов подошли к одному из стихийно образовавшихся кружков. Гудел басовитый, немного в нос, голос мужчины с лицом умного сенбернара, в добротной шапке пирожком:

— …незнание исторических уроков. Никогда ни одна революция не обходилась без пролития крови. Потому что ни один класс не уступал власть добровольно…

— Слушайте, вы! — резко сказал человек в зеленой шляпе и ватнике. В его глазных впадинах, в провалах щек как бы сгустилась ночная мгла. — От вашей классовой борьбы Россия кровью захлебнулась. Чуть не полстраны загнали в лагеря — ройте каналы, стройте заводы. Херня это — классовая борьба. Бесплатная рабсила была Сталину нужна!

— Ты Сталина не трожь! — раздался высокий, как бы бабий, голос. — Мы с его именем в смертный бой шли! Понил? Сталин нас привел к победе!

— Верно, — прогудел сенбернар. — Конечно, он допустил ошибки, но…

— Да какие ошибки? — Бабий голос достиг пронзительной высоты. Его обладатель, в армейской шинели, с темными пятнами ожогов на крупном лице, выступил вперед. От него заметно несло перегаром. — Не было ошибок! Эт Никита придумал! Ну, сажали врагов народа. А Никита, што ль, не сажал?

— Вы бы, товарищ, осторожней про Хрущева…

— Чего осторожней? Ты мне што — угрозы лепишь? Так я не боюсь! — Бывший солдат распахнул шинель, на гимнастерке у него тесно висели ордена и медали. — Гитлера не испужался, понял? Так Хруща и подавно!

— Чего вы раскричались? Не один вы воевали.

— А то, што фронтовикам в душу плюнули!

Человек в ватнике и шляпе резанул:

— Гитлера скорее бы одолели, если б Сталин не запер миллионы людей в лагеря. И еще миллионы вертухаев к ним приставил.

— Не трожь Сталина! Ему Берия докладал про врагов народа, понял? А Берия и сам был враг.

— Ну да, — вмешался Саша. — А до Берии — Ежов, а еще раньше Ягода. Они, нехорошие, вертели добреньким Сталиным, как хотели.

— Ты чего проро… провоцироваешь? — Бывший солдат грозно двинулся к Саше. — Чего ты тут, а?

Караханов, схватив Сашу под руку, поволок его прочь со словами:

— Не лезь в драку, Акулинич. Целее будешь.

В другой группе тоже спорили:

— Он же был мировой вождь, как Ленин. Как же можно мирового вождя из Мавзолея выбрасывать?

— Да нельзя ему лежать рядом с Лениным! Слышали же, какой он себе культ устроил. Порушил коллективное руководство…

А в следующей группе:

— …У исторических процессов не много вариантов развития. И если вас не устраивает социализм, то…

— С чего вы взяли, что социализм не устраивает? Я этого не говорил! Просто есть такое соображение, что общественная собственность слабо мотивирует производительный труд.

— И значит, лучше частная собственность, так? — допытывался вкрадчивый голос.

— Да вы что! Я не говорил этого!

Часа полтора провели Саша с Карахановым на Красной площади, переходя от группы к группе, — слушали спорящих, иной раз и сами вмешивались в споры.

— Такого еще не бывало, — возбужденно говорил Саша, когда шли к метро. — Ты смотри, как развязались языки. Это же замечательно — народ заговорил!

— Приезжай к нам в Баку — и не такое услышишь. У нас если кто на кого рассердится, говорит: «Сэн култ личности сэн». В переводе с азербайджанского: «Ты культ личности!»

Гарри Караханов засмеялся, дерзко поблескивая очками, отражающими свет вечерних огней. Он был веселый, острый на язык, сыпал шуточками. Всю дорогу до гостиницы «Балчуг», где разместили участников симпозиума в кандидатском звании (докторов поселили в более престижном отеле), смуглый сын Востока смешил Сашу хохмами из бакинской жизни:

— В троллейбусе один армянин глядит на другого армянина, цокает языком и говорит: «Вай, как ты похож на тетю Офелию! Если бы не усы, прямо одно лицо». Тот сердится: «Какой усы? У меня нет усы!» — «A-а, у тебя нет усы, у тети Офелии есть».

— Здоровы вы, бакинцы, травить. — Саша смеялся. — Гарри, ты настоящий кладезь. Слушай, а ты был на процессе Багирова?

— Чего мне там было делать? — отмахнулся Караханов. — Скинули сатрапа — и будь здоров, живи дальше. Вот еще из бакинской жизни. Приходит в баню интеллигент, спрашивает сонную кассиршу-азербайджанку: «Скажите, пожалуйста, номера функционируют?» — «Чего?» — «Ну, есть отдельные номера?» — «Есть». — «Дайте, пожалуйста, номер на одно лицо». Та с интересом смотрит на него и спрашивает: «Ты что, жоп мыть не будешь?»

В конце второго дня симпозиума Гарри Караханов схватил Сашу под руку, жарко зашептал:

— Сегодня поедем к бабам! Я созвонился с одной феей, а у нее подруга, так что, Акулинич, готовься. Шею помой!

Но Саша отказался: нужно было навестить Тату.