Румо, или Чудеса в темноте

Но едва Смейк проплыл сквозь искусственный канал и оказался в крови Ралы, связь резко оборвалась. Свет внутри лодки потускнел, электрическое жужжание стихло. Глядя сквозь прозрачную мембрану, Смейк видел чужой, безжизненный мир. Оставалось полагаться только на себя.

Мотор лодки заглох, она дрейфовала в постепенно остывавшей и густевшей плазме по вене, усеянной мертвыми кровяными тельцами и другими микроорганизмами. Обстановка напоминала поле проигранной битвы.

Мертвое тело Ралы совсем не то, что мозг Колибриля. Ничего похожего на библиотеку, на летающее хранилище знаний. Нет тут кубов и квадратов, светящихся трапеций и пирамид, напоминающих городские здания. Здесь, скорее, заросли джунглей. Как найти дорогу? В прошлый раз Колибриль напичкал его знаниями до отказа, но именно до анатомии дело не дошло. Смейк не мог отличить мочеиспускательного канала от вены, а нервного ствола — от жировой клетки. Всюду узлы, опухоли, вздутия, наросты. Что это: сердце или печень, лапа или мозг?

Смейк готов был впасть в истерику, но понимал, что это не поможет. А вдруг?

— Помогите! — крикнул Смейк. — На помощь!

— Помогите! — отозвался гнусавый писклявый голосок. — На помощь!

— На помощь!

— На помощь!

Смейк испугался. Он не очень-то рассчитывал получить ответ. Откуда голос? Снаружи? Или изнутри лодки?

— Эй? — крикнул он. — Доктор Колибриль? Это вы?

— Тебя зовут Колибриль?

— Это твое имя?

— Колибриль?

— Нет, меня зовут Смейк, и я…

— Смейкия?

— Тебя зовут Смейкия?

— Здравствуй, Смейкия.

— Смейк. Меня зовут Смейк.

— Его зовут Смейк.

— Смейк.

— Смейк. Смейк. Смейк.

Странно: голоса звучали совершенно одинаково, но, казалось, говорят трое.

— Что ты делаешь в нашей подкровной лодке, Смейк?

— Чем ты это объяснишь, Смейк?

— Выкладывай, Смейк!

— Это… Это ваша лодка? — удивился Смейк.

— Разумеется.

— Вы исчезнувшие крохи?

— Что?

— Кто?

— Как?

— Э-э-э… Исчезнувшие крохи… Так вас называют… Точнее, Колибриль называет… Ученый, открывший вас, и…

— Вы называете нас исчезнувшими крохами?

— В общем, да.

— Вот дела!

— Неслыханно!

— Почему бы сразу не назвать нас пропащими ничтожествами?

— Прошу прощения, но это не я выдумал название.

— Ты, видимо, вообще редко думаешь.

— А ты не думаешь ли…

— …что обидел нас?

— Ну, не сердитесь! Скажите, как вас правильно называть.

— Не можем.

— Невозможно.

— Слишком рискованно.

— Да? Почему же?

— У нас есть имя, но не такое, к каким ты, со своими ограниченными представлениями, привык.

— Ты не поймешь нашего имени. Для твоего скудного ума оно слишком сложное.

— Стоит лишь произнести наше имя — ты с ума сойдешь. На самом деле это число. Необъятное для тебя число.

— Хотите сказать, необъятно большое число?

— Нет, необъятно малое.

— Безумно малое.

— Такое малое, что время поворачивает вспять, стоит лишь его произнести.

— А что, если нам обойтись без имен и просто продолжить разговор?

— Это невежливо.

— Дурной тон.

— Слишком просто!

— Уфф! Ну так, черт побери, придумайте себе имя сами!

— Меня зови Смейк.

— А меня Смейксмейк.

— Тогда меня — Смейксмейксмейк!

— Звать вас Смейком, Смейксмейком и Смейксмейксмейком? Но мы же запутаемся… Вам ничего лучше на ум не приходит?

— Нет, у нас нет фантазии.

— Совсем?

— Мы ее изжили. Ты и представить не можешь, сколько времени прошло с тех пор.

— Много или мало?

— Ты что, смеешься над нами, Смейк?

— А у вас нет чувства юмора?

— Нет. Юмор мы тоже изжили давным-давно.

— Я смотрю, вы много чего изжили.

— Еще бы! Например, мы изжили пространство и время. Боль и смерть.

— Войны и налоги.

— А главное — величину. В любом ее проявлении.

— Вот как? Что же у вас осталось?

— Числа. Только числа вечны.

— Так давайте я буду звать вас по числам. Например, один, два и три, идет?

— Это не числа. Это слова.

— Черт возьми, да называйтесь, как хотите! Вы просто редкостные зануды!