— Есть лишь одна бесконечность. Это тьма.
Настал момент, ради которого Смейк отправился в каморку воспоминаний и вызвал в памяти эпизод с игровым столом: едва профессор коснулся Смейка рукой, как вдруг в голове у него забурлил такой мощный поток информации, что червякул откинул голову и едва не свалился со стула.
Это был поток мыслей, перетекавших в эту минуту из одного мозга рассеянного эйдеита в другой. Обладая способностью заражать собеседника бактериями знаний, тот, вольно или невольно, передал свои мысли Смейку. Вполне заурядное для Соловеймара действие произвело на Смейка яркое впечатление. Если вкратце, профессор размышлял о сейсмической активности в Сумрачных горах, о физике космических вихрей (о черных дырах, движении звездных туманностей, вращении Солнечной системы), о химической коммуникации среди насекомых, пресмыкающихся и орхидей Южной Цамонии (о передаче информации при помощи запахов, обмене ядом у чулковых гадюк, переносе пыльцы медоносными мухоловками и хватательном методе общения цамонийских пчеломаток в условиях передачи информации через растения), о геодезических аномалиях в Беспределии и их влиянии на жанр цамонийской путевой литературы, о взаимосвязи между игрой горных сморчков на альфа-рожках и сходом лавин в Сморчковых горах, о влиянии филофизики эйдеитов на псевдонаучные труды Хильдегунста Мифореза. Профессор не обошел вниманием и прославление глупости в Цанталфигории, отложение морских солей в масштабах водорослей, телепатическую перцепцию многопозвоночных животных под воздействием облучения сельсилленом и светом блуждающих огоньков, сгущение темноты в извилинах мозга путем искусственного усиления депрессии принудительным прослушиванием маршевой музыки и понижением барометрического давления, но, главное — именно за этим воспоминанием и охотился Смейк — Соловеймар владел знаниями об аномальном строении языков циклопов с Чертовых скал, которые отвечают у этих тварей за чувство равновесия.
Смейк нашел в каморке нужное воспоминание. Скоро план освобождения будет готов.
В последующие несколько недель Румо рос еще быстрее, чем раньше. Почти каждый день он замечал в себе перемены: крепкие мышцы, растущие когти и кости, новенький зуб.
С тех пор как Румо посадили в клетку, циклопы интересовались им все больше. Прежде он ел то же, что и все остальные: циклопы бросали в пещеру рыбные кости и прочие объедки, а травоядных пленников кормили непонятной кашей или зерном. Пил он, как и все, из лужи, куда циклопы время от времени подливали дождевой воды. Особым умом чудовища не отличались, но им хватало сообразительности не дать съестным припасам умереть с голоду. Пшено, сырые овощи и обглоданные кости и тому подобное для циклопов не представляли ни малейшего кулинарного интереса, ведь не могли ни кричать, ни трепыхаться.
Когда Румо оказался в клетке, все прочие обитатели пещеры стали завидовать его рациону. Одноглазые не забывали приносить ему прохладную дождевую воду в ковше, свежую рыбу, омаров, раков и лангустов, ощипанных морских птиц и тюленье мясо. Румо чувствовал себя неловко, но набрасывался на еду с волчьим аппетитом. С недавних пор его постоянно мучил голод, он ел и ел, а сытость не наступала. Казалось, стоило только Румо поесть, как у него росли мышцы, резался новый зуб или он прибавлял в росте на целый сантиметр. Румо глотал китовый жир, по половине акулы за раз, а как-то даже съел щупальце осьминога величиной почти с него самого. Одноглазых радовал его аппетит, они смеялись и тыкали в него палками, чтобы проверить рефлексы. Чем крупнее и сильнее становился Румо, тем явственнее видна была жадность в их глазах.
То и дело компания из восьми циклопов наведывалась в пещеру поглядеть на Румо. Это были главари, самые сильные и кровожадные на острове. Румо и прежде наблюдал этих восьмерых: они явно пользовались почетом у других одноглазых. Выбирали самые лакомые кусочки, откармливали дичь в клетках, к которым никто, кроме них, не смел подойти. В последнее время компания повадилась в пещеру по нескольку раз на дню. Циклопы бросали в клетку живую рыбу, и Румо набрасывался на нее без всякого отвращения, даже с жадностью. Главари только ухмылялись. Подумать только: дикий пес трескает рыбу заживо, как и они сами. Циклопы говорили о чем-то на своем гортанном наречии, приходя в сильное возбуждение: голоса их дрожали от нетерпения, из пастей капала слюна. Одноглазые били друг друга в грудь, поднимая ужасный грохот. Румо не знал, что циклопы так предвкушают удовольствие.
Большую часть жизни на Чертовых скалах циклопы валяли дурака: колотили по скалам примитивными каменными топорами, грелись на солнце, таращились на море или на облака, принимая их за летучие горы, куда они попадут после смерти. Все остальное время они спали и ели.