Румынские сказки

Сказал и уселся верхом на бурдюк; взвалил его чёрт вместе с бурдюком на плечи, быстрее мысли примчался к дому Дэнилэ Препеляка.

Видят жена и дети Дэнилэ — буйвол летит по воздуху. В страхе пустились наутёк. Стал их Дэнилэ по имени окликать, и они, узнав его голос, остановились.

— Сынки мои милые, бегите скорее, несите сюда проклятия отцовские: чесалку да гребни для пакли!

Стали ребятишки со всех сторон сбегаться, проклятья отцовские несут. Пришёл и на Данилову улицу праздник.

— Хватайте, ребятки, сударика этого, кляните его, сколько влезет, чтоб и ему по вкусу пришлось!

А с детьми, сами знаете, и чёрту не сладить. Навалились всем скопом и давай его драть. Завопил чёрт во всё горло. Еле-еле из их рук вырвался. И как был избитый, изувеченный, о деньгах и думать забыв, наутёк пустился.

А Дэнилэ Препеляк, ни от кого больше обид не видя, распростившись с нуждой, ел да пил, да горя не знал до глубокой старости, за одним столом с сынами сынов своих.

Сказка о поросёнке Перевод Г. Перова

Сказывают, жили когда-то дед да баба; деду сто лет исполнилось, а бабе девяносто. И оба были белее зимы и пасмурнее ненастья оттого, что детей не имели. Очень уж хотелось иметь им ребёнка, хоть одного, потому что дни и ночи напролёт проводили они, как сычи, одиноко, даже в ушах от тоски звенело. Да и жили они не бог весть в каком достатке: лачуга никудышная, рваные тряпки на лаицах[9] — вот и всё их добро. А с некоторых пор и вовсе тоска их загрызла, ибо ни одна душа к ним, беднякам, как к зачумлённым, не заглядывала.

Однажды вздохнула баба тяжко и говорит деду:

— Дед, а дед! С каких пор себя помним, никто нас «отцом-матерью» не назвал! Не грех ли этак жить на белом свете? Потому я так думаю, что в доме, где нет детей, и благословенья божьего быть не может.

— Так-то оно так, баба, да что против воли божьей поделаешь?

— Верно, старче, твоя правда. Только знаешь, что я ночью надумала?

— Буду знать, баба, коли скажешь.

— Завтра, как день забрезжит, встань и ступай, куда глаза глядят. И кто бы ни вышел первым тебе навстречу, человек ли, змея ли, другая ли тварь какая, клади в котомку и неси домой. Вырастим его, как сумеем, и быть ему нашим дитятком.

Дед, которому одиночество тоже опостылело и хотелось иметь детей, встал на другой день чуть свет, вздел котомку на палку и пошёл, как баба велела… Идёт он, идёт по оврагам, пока не набрёл на большую лужу, а в луже той свинья с двенадцатью поросятами разлеглась, на солнце греется. Приметила свинья деда, захрюкала и прочь побежала, а поросята за ней. Только один, поплоше, шелудивый весь, да в чесотке, увязнул в грязи и на месте остался.

Схватил его дед, сунул в котомку каким был — весь в грязи и прочих красотах — и домой.

«Слава тебе, господи, думает, что смогу мою бабу утешить. Кто знает, бог ли, чёрт ли её прошлой ночью надоумил?…»

Вернулся дед домой, говорит:

— Вот, бабка, какое дитятко я тебе принёс! Пусть будет жив и здоров! На славу сынишка, чернобровый, ясноглазый, лучше некуда! Весь в тебя, просто вылитый! А теперь готовь корыто и обмой его, как ребят обмывают, потому что, сама видишь, запылился малость малютка…

— Старче, старче, — говорит баба, — не смейся. Потому это тоже тварь божья, как и мы. Может, ещё безвиннее нашего.

Проворнее девчонки разводит она щёлок, готовит всё для купания и, зная толк в повивальном деле, обмывает как следует поросёнка, хорошенько смазывает маслом из коптилки, за нос его тянет, щекочет, чтобы от дурного глаза заговорить. Щетинку потом расчесала и так за ним ухаживать стала, что через день-другой и вовсе его выходила. На очистках, на отрубях стал поросёнок здороветь и расти не по дням, а по часам, так что глядеть любо-дорого. А баба не знала куда деваться на радостях, что такой у неё сынок — пригожий, упитанный, как огурчик свежий. Хоть бы весь свет говорил, что некрасив он и озорной, она одно заладила: мол, другого такого нет и быть не может! Одну только обиду носила баба на сердце — что не может сынок назвать их отцом-матерью.

Собрался однажды дед в город купить кой-чего.

— Старче, — говорит баба, — не забудь стручков сладких для мальчика купить, очень уж он их любит, малышенька наш.

— Ладно, старуха, — отвечает дед, а сам думает: «Леший его возьми, рыло свинячье, житья от него не стало. На себя хлеба и соли не хватает, а тут откармливай его сластями… Лучше уйти куда глаза глядят, чем старухе во всём потакать!»

Отправился дед в город, всё купил что хотел, вернулся домой, а баба спрашивает:

— Ну, старче, что в городе слышно?

— Да что слышно, старуха, не больно хорошо: хочет царь дочь свою замуж выдать.

— И что же в этом, старче, дурного?

— Погоди маленько, старуха, не об этом одном речь. От того, что услышал я, волосы дыбом на голове встали. Думаю, когда тебе всё как есть расскажу, тоже дрожмя задрожишь!

— В чём же дело-то, старче? Ишь беда какая!