Руна на ладони

Доля истины в её словах присутствовала. О покушении на старшего Олафсона он знал со слов самого Олафсона. И то ли было оно, то ли не было…

Но Торгейр приволок с собой два десятка человек — хоть и сказал, что не доверяет людям со своих драккаров. С другой стороны, сыну конунга без личной стражи нельзя, это все-таки не простой воин.

В остальном, что через пень-колоду высказала Свейта, разумного было мало. Пожелай Торгейр отбить его драккар — сделать это следовало на рейде Грюпанга. А ещё разумнее было зазвать оборотня к себе, прикончить, обвинив в измене, и предложить его людям принести клятву уже новому хозяину «Черного волка» — в обмен на их жизнь.

Вот только зачем это Торгейру? Корабли у него есть, ещё один драккар — да ещё бесчестно отбитый у ярла морской стражи Эрхейма — ему ни к чему. Бабья глупость, короче.

Разве что…

Самый ценный груз «Черного волка» на сегодня — это Свейта, подумал Ульф, глядя на ту, что стала его женой. Хорошо, что Торгейр о ней не знает. Не может знать…

Или может?

Надо посмотреть на это все по-другому, мелькнуло у него. Предположим, Олафсон как-то узнал о даре Свейты.

Что будет, если Торгейр спустится вместе с ним на берег — а вернувшись назад, объявит о смерти Ульфа? И поднимется на драккар весь израненный, чтобы Свейта ему поверила? Следом предложит его вдове защиту и немалые почести…

Что сделает Свейта после такого? В Ульфхольме она никого не знает. Вено ей не выплачено, рунная надпись на родовых камнях не выбита. И в Ульфхольм ещё надо добраться…

А тут готовый защитник. Возможно, даже горюющий о смерти Ульфа. Молодой красивый конунг.

Только говорить Свейте о таком не стоит. Случись что, Торгейр будет ей неплохим защитником. И все это может оказаться лишь неверной догадкой. Не мог сын конунга узнать про её дар так быстро, никак не мог.

Разве что от огненных… но это невозможно.

— Как я понимаю, ты твердо намерена отправиться со мной в крепость, — объявил Ульф, раздвигая губы в улыбке, подозрительно похожей на оскал.

Свейта молча кивнула. Напомнила:

— Крепость — человек, руны. Я — знать руны! Драться!

— Чувствую я, ты надерешься, — проворчал Ульф. — Но руны учить мы будем. Вот прямо сейчас и начнем. Главное, не пытайся пока их использовать. Не касайся их, просто смотри и запоминай. А там посмотрим…

Он подхватил с подноса короткий нож, заодно сунул в рот кусок вяленого мяса. Отошел к переборке в углу за дверью — и пока жевал, тремя короткими движениями вырезал на досках знак. Сказал Свейте, уже стоявшей у него за плечом:

— Это — руна Феху, или Фё, как называем её мы, волки. Руна огня. Если перевернуть, то будет уже вот такой знак.

Ульф стремительно вырезал рядом ещё одну руну.

— В таком положении Фё означает угасание. Смотри внимательно. Потом на всякий случай я все это соскребу. Чтобы ты ненароком не коснулась — и не подожгла мою каюту.

Нож снова с шорохом скользнул по доскам, нанося на темно-янтарное дерево следующий знак — Урур, руна бури.

***

Свейта, поклевав что-то с подноса и постояв перед рунами, вырезанными на переборке, начала зевать.

Ульф, заметив это, соскреб большую часть знаков. Оставил лишь те, что показались ему безопасными — руну наследства и женскую, знания, урожая, рассвета…

К Гьиоф, свадебной руне, он тоже не прикоснулся. Подумал, ухмыльнувшись — пусть красуется. Может, хоть она принесет ему удачу. И жена останется с ним, не устанет после нескольких лет, не поступит так, как Тюрдис…

Ульф поморщился. Сказал, повернувшись к Свейте, снова торчавшей у него за спиной:

— Сейчас отдыхай. Для человека этой ночью ты спала слишком мало. Из каюты не выходи — на драккаре полно чужих. Разве что до нужника можешь сбегать.

Свейта кивнула — и снова зевнула. Ульф, глядя на неё, вдруг вспомнил, что в одной из кают теперь спит Торгейр. То ли спит, то ли…

— Вот что — давай я сам тебя туда провожу, — бросил он. — Прямо сейчас. Так будет спокойней. Олафсон здесь. Кто его знает, может, он и впрямь что-то затеял. С этими конунгами и их сыновьями никогда нельзя быть уверенным… я тебя отведу, приведу обратно, закрою — и спи спокойно.

Она снова кивнула. Глаза у неё уже спали.

А потом Ульф стоял на палубе — и размышлял. Вдоль бортов сидели и лежали люди Торгейра, от них время от времени волнами наплывал запах, отдававший неприязнью. Гривна на груди в ответ на это стремительно теплела…

Но не жгла, так что людская неприязнь не мешала ему думать.

Может, он и впрямь плывет в ловушку?

Торгейр мог соврать про покушение. Но рассказ про запах соснового леса посреди моря, про дыру в переборке… все это очень уж напоминало пущенную в ход руну Врат.

Значит, Олафсон или видел убийцу, попавшего в его каюту именно так, как он описал — или знает о забытой нынче магии достаточно, чтобы приукрасить свою ложь нужными подробностями.

И тогда ему известно, как убили его отца. Возможно, Торгейр намеренно упомянул о том, что подозревает своих людей в измене — чтобы хозяин «Черного волка» не забыл высадить его охрану на берег, придя в бухту под Нордмарком…