Руна жизни

В городе последних российских президентов шёл снег с дождём. Господа прокуроры сидели в большом кабинете главного и в полной тишине ждали, когда он поднимет голову от важной бумаги. Вот он почесал свою тонкую шею вялой кистью руки и осмотрел прокурорский костяк присутствующих.

— Сегодня все, это хорошо. Вот, коллеги, поступил документ сверху с требованием ужесточить борьбу с проявлениями антисемитизма, национализма, экстремизма и прочих проявлений в средствах массовой информации. На сегодняшний день у нас не так уж и много в городе подобных СМИ, но они уже в стадии судебных разбирательств. Ладно, с газетами этими разберутся, но мы совершенно без внимания оставили брошюры и книги. Сами понимаете, народ у нас образованный, пишущий, издать книгу сейчас может каждый. Цензура запрещена, поэтому мы должны очень деликатно подойти к этому вопросу. Заявления возмущённых граждан нам обеспечат национальные общины и правозащитники, остальное — в руках эксперта. Нам нужен эксперт, который бесстрашно будет находить разжигание межнациональной и религиозной вражды, экстремизм, покушение на конституционный строй и тому подобные проявления. Будет не справляться с объёмом работы, пусть подберёт себе группу коллег. Итак, я готов выслушать ваши предложения, я не местный, поэтому не очень хорошо знаю здешнюю науку.

Господа прокуроры зашелестели папками и записными книжками.

— Вот, например, мы сотрудничаем с Государственным университетом по кафедрам, — сказал господин в дальнем ряду и быстро сел.

— А мы в этих вопросах сотрудничали с покойным экспертом из Музея этнографии и чего-то ещё, — не вставая с места пробасил самый толстый прокурор.

— Ах, да, — оживленно сказал главный, — это тот эксперт, которого убили фашисты. Вот это и замечательно. Нам нужен эксперт именно из этого учреждения, так сказать, преемственность, омытая кровью. Вот вы, пожалуйста, и подыщите там нового эксперта, — главный пристально посмотрел на самого толстого прокурора, — и ещё, не ищите с очень высокой учёной степенью, достаточно кандидата наук, чтобы была заинтересованность расти, лучше женщину, у которой есть время. Да и ещё чтобы фамилия была славянской, чтобы избежать обвинений в предвзятости, а то нас и так всякие писаки пытаются обвинить в русофобии.

Толстый прокурор широко улыбнулся и про себя подумал: «Там таких одиноких, страшненьких и злых на всю страну хватит, а вот с нужной фамилией придётся поискать, а к фамилии надо и лицо соответствующее…».

— Я вас понял, товарищ главный прокурор, не беспокойтесь, я найду, что надо, — он опять улыбнулся и вытер шею изрядно полинявшим носовым платком.

— Вот и замечательно, а теперь перейдем к убийству таджикской девочки и негра, — главный отчаянно ударил ладонью по столу, — вот лезет из меня советское. Сейчас правильно надо говорить «чернокожего», тьфу, нет, надо говорить «африканца». И, пожалуйста, все это запомните, а то приходится читать и слышать из уст коллег «убили негра», ну просто, как в дурацкой песенке. Мы же толерантная цивилизованная страна…

Она поняла, что от неё требуется. Поэтому сразу согласилась, не забыв прибавить в уме к своему скромному окладу гонорар за экспертизы. Опыт работы с государственными службами у неё уже был. На третьем курсе университета ей предложил сотрудничество КГБ, и она, не раздумывая, ровненько написала «Даю согласие на…».

Русских националистов она ненавидела. Особую ненависть в ней вызывали интеллектуальные националисты, которые умело обосновывали свои взгляды и убеждения. Тут прокуратура и суды в её лице обрели настоящего, нужного кадра.

Андрей Пикин дописывал свою книгу, не подозревая, что на неё уже заготовлен инквизитор, который знает «этих философствующих фашистов». А ещё этот инквизитор не любил красивых людей. Она была глубоко убеждена, что здоровые и красивые люди не могут быть по-настоящему умными, что у них, возможно, даже нет полноценной души, так как, по её убеждениям, душа может родиться только в страданиях. И тут дело было не только в её увлечениях экзистенциализмом. В её сердце ныла незаживающая рана от неразделенной любви.

Она уже не могла сдерживать своё либидо, и на первом курсе института влюбила себя в умненького, но некрасивого мальчика. Молоденькая, но тоже некрасивая студентка понимала, что ей лучше «влюбиться» во что-нибудь равное. Так и получилось. Она принесла ему в жертву свою девственность, он же, измученный онанизмом, был счастлив начать нормальную половую жизнь. Её счастье продлилось меньше года. Красивая украинская девушка Марина, устав от жизни в общежитии и помня наказ мамы, решила обзавестись ленинградской пропиской и жильём. Самые лучшие перспективы на жилищные условия были у молодого человека будущей экспертши. Не прошло и трёх месяцев, как молодожены переехали в однокомнатную кооперативную квартиру супруга, подаренную его родителями. Отец некрасивого мальчика очень мечтал о симпатичных и здоровых внуках, поэтому сразу дал согласие на брак, дивясь южно-русской красоте невестки.