Руническое искусство

Уже упоминавшийся шведский архиепископ Иоганн Стуре (Иоганн Магнус) в 1540 г. высказал мнение о том, что рунические камни его родины появились во время «до или немного спустя после всемирного потопа». Это заключение было обусловлено духовными и душевными потребностями его времени. Пока не была ясно осознана необходимость провести различие между доруническими священными идеограммами германцев и рунами футарка, оценка возраста рунического письма могла сильно колебаться. Вплоть до третьего десятилетия XX в. именитыми исследователями рун обдумывался вопрос, не могло ли руническое письмо восходить к древнему железному или даже к позднему бронзовому веку. Еще в 1936 г. один уважаемый исследователь рун планировал представление соответствующих доказательств.

Виммер был вынужден благодаря своей теории заимствования из латинской письменности отнести время возникновение рунического письма к концу II или началу III в. н. э. О. фон Фризен передвинул его во вторую половину III в. н. э. Марстрандер предположил, что футарк возник приблизительно в начале новой эры в государстве Маробода, Хаммарстрем переместил его создание во времена около 100 г. до н. э. Немецкий университетский преподаватель Генрих Хемпель в 1935 г. указывал на то, что уже около 530 г. до н. э. мелкие германские племена в Западных Альпах сделались оседлыми и как союзные племена североиталийских кельтов — в качестве «гайзатов», то есть копейщиков — сражались вместе с ними против римлян; возникновение рунического письма при вероятном посредничестве кельтов было бы легко объяснимо; наконец, Агрелль отнес их возникновение ко времени между 63 и 142 гг. н. э.

Точно установить момент возникновения футарка можно было бы только с помощью новых находок. Но если, как есть веские основания предполагать, древнейшие рунические свидетельства были вырезаны на дереве, то при бренности этого материала надежда на нахождение таких документов исключительно слаба.

Все–таки поставленный Генрихом Хемпелем вопрос, могли ли германцы иметь потребность в письме, проливает некоторый свет на эту запутанную проблему. Согласно Тациту обычаи и история германцев были заключены в древних песнопениях. Ведь они были народом воинственных крестьян. У них не было городов–государств как те, из которых выросли мировые империи Ближнего Востока и Средиземноморья. В германских странах не было, следовательно, скоплений людей, собранных на ограниченном пространстве, не было вытекающей из деловой выгоды оптовой торговли, не было места, где располагались правящие круги, и не было нужды в писателях. Поэтому отсутствовал достаточный стимул для создания делового письма.

Разумеется, это не мешало тому, чтобы ведущие личности и умные головы не поняли значения возможности отправлять письменные послания и сообщения, когда или после того, как они наблюдали это у живших на границах с ними иноплеменных народов (как, например, кельты) или в чужих краях. Вероятно, эти обстоятельства учел В. К. Гримм в своем суждении, и именно оно при сегодняшнем состоянии исследований рун заслуживает глубочайшего внимания.

Тацит не упомянул ни одного случая употребления германского письма. Но он, пожалуй, дважды сообщил, что германские вожди посылали письма, а именно, маркоманский король Маробод императору Тиберию и вождь хаттов Адгандестер — Сенату. Он не говорит, на каком языке и каким шрифтом были написаны эти письма. Следует, однако, предположить, что они были составлены на латинском языке и римским шрифтом, которыми владел получивший римское образование Маробод и которые также не могли оставаться неизвестными жителю Гессена Адгандестеру вследствие близости римских границ, проходящих по Рейну. При этом имеет большое значение то, что Тацит не выразил ни малейшего удивления по поводу употребления письма обоими германцами.