Руны на броне

Дежурный ответил, что сам буду извиняться, если что, и соединил с апартаментами генерал-лейтенанта. Через минуту он подошёл к аппарату и высоким стариковским голосом проговорил:

— Алё.

— Это Большов говорит, — сказал я.

— Ну, а кто ж ещё в девять вечера, — проворчал ректор.

— Извини, Григорий Васильевич, но это важно, — проговорил я взволнованно. — Меня и Катю пригласил Князь Москвы на день рождения сына, а я не знаю, что ему дарить.

— Гм, — сказал он. — И ты принял приглашение?

— Пришлось, — ответил я виноватым тоном. — Он лично мне позвонил.

— Ну, твоё дело, — сварливо сказал Григорий Васильевич. — Так ты подарком хочешь выразить презрение князю, или, может быть, уважение?

— Сынок же его не причём! — проговорил я. — Нужно что-то приличное ему подарить.

— Ну, придумаю что-нибудь, — сказал ректор. — Подъезжай сейчас в Корпус, передам подарок через дежурных на КПП.

— Тут такое дело, — замялся я. — Одну мою «Волгу» полицейские отогнали на специальную стоянку, а вторая в гараже, но ворота погнули…

— А у тебя всё хорошо? — с тревогой спросил Григорий Васильевич. — Что-то случилось?

— Да опять на меня покушались, — сказал я нехотя. — Я цел, а шофёра нового убили.

— Ужас! — сказал ректор. — Тогда я сам к тебе сегодня заеду.

— Спасибо, Григорий Васильевич! — ответил я с большим чувством, и он положил трубку.

На меня с немым вопросом смотрели все, особенно Катя.

— Обещал привезти подарок лично, — сказал я важно.

Народ на меня проницательно посмотрел, а я прихватил учебную сумку и степенно вышел из гостиной. А хорошо как быть боярином — никто лишнего не скажет. Пошёл к себе в кабинет пока позаниматься, и только боярыня с боярышней на руках пошла за мной следом.

Прочие взрослые пускай друг друга развлекают в гостиной. Совсем достали эти рыси проницательными взорами. Я если что тоже рысь, и сам всё хорошо понимаю. Тем более нафиг даром терять время.

У себя я поставил сумку на стол и стал вынимать тетради и учебники. Катя со Светой на руках села в гостевое кресло и сказала всё из сумки доставать. Она отдаст её Миланье, чтоб получше заштопала и постирала с какой-нибудь химией.

Я пожал плечами, полностью освободил баул и поставил пока у стола, а сам приступил к учебным заданиям. По-немецки рассказывал Кате, к какой теме относится задача, читал условия и вслух решал.

После тесного общения с математиком то, что задавалось всем, затруднений у меня не вызывало. Трудности начинались с решением дополнительных задачек, но ведь для того они и придумывались.

Впрочем, их я пока не касался. Катя и Света внимательно смотрели, как я пишу или рисую простым карандашом от руки. Светка даже гукала и тянула ручки, а Катя иногда задавала вопросы тоже по-немецки.

Примерно, через час Миланья доложила, что Григорий Васильевич прибыл. Я и Катя со Светкой прошли в гостиную. Сначала все учтиво поздоровались, потом ректор отказался от чаю-кофе и попросил лучше рассказать о нападении.

Катя и поведала, из окна она видела лучше. Григорий Васильевич выразил соболезнования семье шофёра, поднял с полу у его кресла длинный свёрток и, сказав, что это Ване должно понравиться, передал пока мне.

Я честно спросил, сколько должен, и генерал-лейтенант честно проговорил, что оно стоит примерно сто тысяч рублей. Но по желанию в магазине не купить.

Катя ненадолго вышла и поднесла мне чековую книжку и перо. Я выписал чек на предъявителя в Московский банк на сто тысяч и с полупоклоном подал Григорий Васильевичу.

Он документ уложил во внутренний карман мундира и тут же стал со всеми прощаться. Все вместе мы проводили генерал-лейтенанта до прихожей. Он надел свою шинель и ушёл. Миланья за ним закрылась, и мы дружно пошли в гостиную.

Пытливые взоры сошлись на мне, и я не стал томить народ, взял и развернул свёрток. Под тканью оказались чёрные ножны с серебряными накладками, из них торчала строгая ручка меча из моржового зуба. Никаких надписей или камней.

Я вынул из ножен клинок. Лезвие пошло удивительно легко, хоть и чувствовался его немалый вес. На длинном мече ближе к рукояти вытравили и зачернили старые руны, а металл переливался разводами тысяч оттенков стали.

— Булатный клинок, — проговорил Авдей. — Ректор знает толк в оружии.

— Но сто тысяч, — неуверенно сказал я.

— Ему уже много веков, — сказал Мухаммед. — С ним наши предки наводили свои порядки на этом огромном пространстве.

— Судя по фасону, двенадцатый век, — прокомментировала Клава. — У самой рукояти должна стоять метка мастера.

Я взялся рассматривать лезвие и задумчиво ответил:

— Вот нечто похожее — просто «О» и точка.

— Это одинцовский меч, — сказала Надя. — За сто тысяч такой ушёл с аукциона два года назад.

— Покупатель неизвестен, но меч точно в Гардарике — за этим следит особый совет, — добавила Клава.

Я вернул меч в ножны, снова его закутал и положил пока на чайный столик. Повернулся к Кате и деловито сказал:

— Тогда, может, спать уже пойдём?

— Пойдём, — согласилась Катя, поднимаясь. — Я только Светку сначала уложу.

— Вот укладывай, а я пока помолюсь, — решил я. — Всем спокойной ночи.

— Пока, — проговорили рыси в разнобой, поднимаясь.