Руны огненных птиц

Иголка продолжала буравить его глазами, совершенно чёрными в свете жировых ламп, расставленных на столе. Наверное, у него сейчас были такие же.

– Охотница же ты до новостей, – хрипло произнёс Ситрик.

Иголка улыбнулась и наконец выпустила его ладонь. Носик дёрнулся, и её круглое личико снова напомнило Ситрику бельчонка.

Он осторожно отпил из кружки, не зная наверняка, станет ли ему лучше от здешнего пива, или же он, напротив, погрузится в ещё более глубокие пучины страха, которыми полнилась его голова.

Иголка рассказывала Ситрику всё на свете, что знала сама, и то, что успела услышать за столом. Иногда она повторялась в историях и озвучивала их по второму кругу. Парень был благодарен ей за эту болтовню. Медленно цедя свой напиток, Ситрик вскоре сумел успокоить свои мысли.

Кто-то из мужчин позвал его, назвав странником, и спросил, покажет ли он трюки с птицей, какие представлял внукам слепого Ньяла. Недолго думая Ситрик откликнулся. В который раз Холь перескакивал с одной его руки на другую, повторял фразы и щедро сыпал ругательствами, радуя народ. Мужчины и женщины хохотали, наперебой лезли к Холю, желая спросить что-нибудь у галки да получить остроумный ответ. Огненная птица охотно отвечала, и Ситрик лишь успевал просить его выдавать меньше брани, чтобы их двоих не прогнали с пира взашей.

Отвлечь народ от птицы удалось только танцами. Раздвинули столы, роняя на пол миски с остатками еды. Под ногами сновали бесстрашные кошки, подбирая объедки и кости, блестящие от жира и сока.

Музыкант играл отвратительно, так как на стройке он ушиб несколько пальцев, и вскоре тальхарпа оказалась на коленях Ситрика, чему парень был несказанно рад. Он тронул смычком струны нового инструмента, точно знакомясь с ним. Тальхарпа была куда меньше той, что была у Эгиля, и звуков на ней умещалось меньше, а потому, не мудрствуя, Ситрик принялся играть простую танцевальную мелодию на радость гостям. Тут же к нему присоединились мужчина с костяной флейтой и ленивый старый музыкант с лирой, изрядно пьяный.

Некоторым на полу было тесно, и двойка молодых ребят взобралась на стол, танцуя и хватая друг друга под локти. Иголка, хохоча, забралась к ним, и парни подхватили её под руки. Они танцевали, высоко вскидывая ноги. Стол трясся под их босыми ступнями. Иголка визжала от удовольствия, наверняка радуясь тому, что никто из её братьев не наблюдал это представление. Ситрик смотрел на танцующих и улыбался, поражаясь их счастливой дурости. Сам бы он так не смог.

Руки его уж устали колдовать музыку над инструментом, но танцы всё не прекращались. Не выдержав, Ситрик выдал последний громкий и ломкий звук и опустил руку, потряхивая ею. Флейтист, улыбаясь, отнял от губ дудку, тяжело дыша, а старик с лирой, давно окончивший игру, неспешно тянул из рога пиво. Танцоры остановились и принялись хлопать в ладоши.

– Играй ещё! – кричали одни.

– Да дайте перевести дух! – стонали другие.

В доме стало жарко от дыхания и танцев. Отложив смычок, Ситрик откинул волосы с потного лба, отпил из своей кружки ещё холодного пива.

– Фу, пиво! – сказала Иголка, пристраиваясь рядом. Догадливая, она где-то раздобыла полный кувшин воды и с готовностью протянула его Ситрику.

Старый музыкант, положив на стол свой опустошённый рог, принялся играть что-то грустное и тихое. Флейтист молчал, зная, что его громкий инструмент перебьёт робкий и прекрасный тон лиры. Ситрик прислушался к музыке, думая, сможет ли он подыграть, но только тронул он смычком белые струны, как Иголка поднялась и стала рядом с ним с хитрой улыбкой.

– Если бы не эта говорливая дева на твоих коленях, я бы пригласила тебя танцевать, – произнесла она.

– Прости, я занят, – ответил Ситрик с той же улыбкой.

Иголка не обиделась, коротко хохотнула и тут же исчезла в толпе танцующих, где собирался хоровод. Вскоре на её голове уж красовался венок из омелы, который она сорвала со стены.

Ситрик отложил инструмент, решив выйти во двор. Мороз объял его тело, целуя в разгорячённые щёки. Изо рта вырвались клубы пара. Ситрик поднял голову и увидел, что всё небо было разукрашено зелёными огненными, сияющими лентами, куда более яркими и смелыми, нежели те, что пытались поселиться меж звёзд вчера. От сияния было светло, точно несколько полных лун взошли на небо. Однако с восхода уже наползали тёмные густые тучи, полнящиеся снежными вихрями и злобой зимней госпожи.

– Красота, – протянул Холь и вспрыгнул на крышу. – Иногда я забываю, почему вообще оказался в этой северной глуши. А потом вижу сияние, и всё мне снова становится ясно. Вряд ли я увидел его, если бы остался у альвов.

Последние слова он произнёс с тихой горечью, которую пытался скрыть, но она не утаилась от Ситрика.

– Наверняка в тех местах, где ты бывал прежде, тоже есть свои красоты.

– Есть, конечно, – фыркнул Холь, встрепенувшись. – Знаешь, в последние дни всё меня тянет куда-то, как будто домой. Только я не знаю, где он, мой дом. Сегодня я скажу, что дом мой в Ве, потому что здесь я сплю и здесь вижу северное сияние. Но что я решу завтра?..