Руны смерти, руны любви

– Почему? – заинтересовался Нильс. – Мы же не можем понять до тех пор, пока не попробуем.

На свой гамбургер он по прежнему не обращал внимания, только пиво прихлебывал по глоточку.

– Можем, – возразила Рикке. – Вынужденное положение тела – это неприятно. Веревки причиняют боль…

– Боль бывает разной и связать можно по разному или использовать специальные силиконовые наручники. У тебя немного… ограниченные понятия, Рикке. Если захочешь, я мог бы помочь тебе расширить кругозор.

Интересно, до каких пределов может дойти это самое расширение?

– Спасибо, но не стоит беспокоиться, – вежливо отказалась Рикке. – Я скорее склонна получать удовольствие от осознанного подчинения, а не от вынужденного. Если хочешь, мы можем поиграть в господина и рабыню, только без веревок и наручников. Мое кредо – дисциплина, а не бондаж…

Пока еще рано прекращать общение, тем более что ей нечего боятся – ее видели с Нильсом и в Копенгаене, и в Троступе, да и черный «туарег» – довольно приметная машина. К тому же Нильс так восхитительно груб, что ей будет его не хватать, когда… Почему до сих пор молчит Оле?

Рикке полезла за телефоном. «Спокойной ночи», написал Оле. Он ничего не нашел. Значит, она ошибалась в отношении Нильса… Ошиблась? О, стоит только послушать, как он разглагольствует о связывании и наслаждении для того, чтобы подозрения усилились. Уверенности нет, потому что главные улики не найдены. Но психологически этот одинокий мужчина со своими пристрастиями и своей манерой рисования, очень хорошо вписывается в образ Татуировщика. Можно предположить, что он устроил у себя дома очень искусный тайник, который Оле не смог найти.

Для того чтобы обвинить, нужны неопровержимые улики, абсолютная уверенность в виновности. Для того чтобы перестать подозревать нужна абсолютная уверенность в невиновности. Пока сомневаешься – продолжаешь подозревать.

«Объективна ли я?», подумала Рикке, слушая рассуждения Нильса о японском искусстве сибари.

– Женская грудь привлекает меня сама по себе, но если ее художественно обвязать веревками, то она превращается в нечто такое… – Нильс закатил глаза. – Это уже не объект вожделения, а нечто гораздо большее – шедевр, эталон! Грудь в веревочном обрамлении японцы поэтично называют «жемчужиной»…

Ой, как интересно! Татуировщик, если уж обвязывал кого из жертв, то непременно обрамлял грудь. А как японцы назвали труп с татуировкой на животе? Тоже, как-нибудь поэтично? Рикке попыталась придумать подходящее название в японском стиле, но ничего подходящего ей в голову так и не пришло. Но обсуждаемая тема, близость Нильса, его сочные губы, его сильные руки и весь исходящий от него животный магнетизм, сделали свое дело. С каждой минутой Рикке все больше и больше хотелось секса. Судя по плотоядному взгляду Нильса он тоже постепенно распалялся. Когда же он протянул через стол руку и погладил Рикке по щеке, она указала взглядом на его нетронутый гамбургер и сказала:

– Ешь быстрей!

– Да, в самом деле! – спохватился Нильс и в два счета умял все подчистую, даже капли кетчупа с тарелки собрал кусочком булки.

От предложенного официантом кофе, Нильс отказался, даже не спросив мнения Рикке.

– Гамбургер и хороший кофе несовместимы, – сказал он, будто извиняясь. – Кофе можно будет выпить у меня дома. И вообще – у какого-то народа на Ближнем Востоке, не помню только у какого, не принято пить кофе там же, где и ужинали.

– Только никакого связывания! – предупредила Рикке.

– Как хочешь, – ответил Нильс. – Но ты дашь мне возможность, почувствовать себя властелином, не прибегая к наручникам?

– Как будет угодно господину, – Рикке сложила ладони перед собой и, не вставая, изобразила нечто вроде поклона.

Это как игра со зверем, которого считаешь прирученным. Неизвестно, чем закончится, но играть приятно и ты надеешься на лучшее. Люди всегда надеются на лучшее.

На улице два подростка сосредоточенно выводили на стене дома мелками слово, в котором по трем первым буквам угадывалось «fisse».[122] Буквы были огромными, парни старались.

– Эй! – крикнул им Нильс, открыв дверь «туарега». – Попробуйте краску в баллончике – это быстрее и не смывается.

Подростки испугались и убежали куда-то за угол.

– Не люблю недоконченных слов, – прокомментировал Нильс, сев в машину. – Вообще не люблю ничего недоконченного. Прямо хоть вылезай и дописывай то, что они не дописали.

– Ты станешь легендой этого городка, – поддела Рикке. – Взрослый мужик, пишущий похабности мелом на стене – это круто! И непременно нарисуй рядом влагалище, ты же художник!

– Не соблазняй, – Нильс тронул машину с места. – А то я им весь квартал изрисую. Послушай, Рикке, у меня к тебе профессиональный вопрос. Можно?

– Можно, – разрешила Рикке, моментально напрягшись.

– Есть такой старый фильм: «Никогда не разговаривай с незнакомцами».[123] «Основной инстинкт»[124] помнят все, а эту картину – только единицы.

– В «Незнакомцах» нет ни одной звезды, разве что кроме Бандераса, но он тогда был не на пике славы, видимо поэтому их и не помнят. Но я ее помню.