Руны смерти, руны любви

Оле Рийс – Татуировщик? Нет, это невозможно! Оле – полицейский… Одинокий полицейский-неудачник… А Нейлоновый убийца Тед Банди занимался политикой, что с того? Уж не потому ли Татуировщик неуловим, что он одновременно является и охотником и добычей? Серийный убийца – инспектор отдела убийств полиции Копенгагена? А кто сказал, что такого не может быть?

Оле типичный воин-одиночка. Вдобавок, он крепко недоволен жизнью. Из таких, как раз, и получаются серийные убийцы. И с женщинами Оле не очень-то везет…

Старина Оле – убийца? Почему ни разу не ёкнуло сердце? Почему интуиция ни разу не предупредила?

Потому что Татуировщик – гений маскировки. Он столь старательно прячет свою сущность… Но что бы стал делать Оле, если бы Нильс остался жив?

Остался жив при таких уликах, найденных в его доме? Да еще после того, как он спьяну запер Рикке в собственном подвале? Он бы провел за решеткой столько времени до тех пор, пока бы все стало на свои места… За это время Татуировщик мог бы спокойно замести все следы, выйти в отставку, переехать куда-нибудь… Рикке поймала себя на том, что уже начала отождествлять Оле Рийса с Татуировщиком без каких-либо оговорок, то есть – приняла это, поверила. Мысль, поначалу казавшаяся ерундовой, начала оформляться в стройную концепцию. Стоит только принять главное, и деталям-подтверждениям не будет конца.

Оле одинок и нелюдим.

Оле – алкоголик.

У Оле проблемы с отношениями. Женщин Оле заменяет бутылка.

Оле любит работать в одиночку.

Иногда Оле говорит весьма любопытные вещи. Вот, хотя бы, не так давно нес околесицу про древних скандинавов и богиню смерти Хель. А если это была не околесица, а нечто большее? Как он сказал «смерть есть ни что иное, как половой акт между умершим и хозяйкой загробного мира Хель»? А для некоторых смертью закончился половой акт с Татуировщиком…

Рикке думала два дня, два долгих дня. Старалась, чтобы никто, и в первую очередь сам Оле, ничего бы не заподозрил. Кажется, получилось. К причудам Рикке в полицейском управлении давно привыкли, считая ее нелюдимой букой. Чуть больше замкнута чем обычно? Святая Бригитта, да кто это может заметить?!

Раньше подозревать и строить теории получалось не в пример легче, потому что у Рикке был союзник в полицейском управлении, причем не где-то там, а в самом отделе убийств. А теперь Рикке подозревала этого союзника и не кому было ей помочь.

Можно было обсудить свои подозрения с Хенриком, что Рикке и сделала.

– Ну, ты и придумала! – покачал головой Хенрик. – Да быть такого не может! В то, что Татуировщиком был Нильс легко можно поверить, но чтобы этот старый сенбернар со снулыми глазами оказался серийным убийцей… Рикке, милая, по-моему, ты чрезмерно увлеклась этой детективной игрой. Убийца мертв, а игра тебя не отпускает, вот ты и выдумываешь всякую ерунду.

Старый сенбернар со снулыми глазами? А ведь верно – в Оле есть что-то от сенбернара, не сразу, но уловимое сходство. Глаза у него, правда, не снулые, это Хенрик преувеличивает. Скорее – уставшие, но нередко они бывают и живыми.

В последнее время, не иначе как от постоянного перенапряжения, умственные способности Рикке оставляли желать лучшего. Вот и сейчас она сначала поделилась с Хенриком своими сомнениями по поводу Оле и только потом поняла, какую непростительную ошибку совершила. И как психолог, и как любящая женщина. «Подставляя» Оле в Татуировщики она давала понять Хенрику, что он убил не серийного убийцу-маньяка, а обычного буйного во хмелю обывателя. Да, Нильс сам напросился, он первым набросился на Хенрика и не с пустыми руками набросился, но для человека, случайно убившего ближнего своего, гораздо комфортнее считать убитого монстром, нежели пьяным придурком. Совершенно иная психологическая окраска, совершенно иное восприятие. Хенрик держится молодцом, как и подобает настоящему мужчине, но он переживает в связи с убийством Нильса, не может не переживать. А Рикке, вместо того, чтобы помочь, к этому ее обязывает и человеческий и профессиональный долг, льет кипящее масло на свежие раны. Если бы не она, Хенрик не убил бы Нильса. Помни об этом, Рикке!

В ту же ночь Рикке попыталась искупить свою невольную вину старым, как мир, способом. Она не отдавалась Хенрику, а ублажала его, думая только о его удовольствии и совершенно пренебрегая своим. Хенрику, должно быть, нечасто доводилось оказываться в роли сосуда, в который неиссякаемой струей вливается наслаждение. Он обычно привык не только получать, но и дарить, и поэтому вначале выглядел немного ошарашенным. «Так, должно быть, ведут себя профессионалки», – думала Рикке, нежно водя губами по напрягшемуся естеству любовника и слушая его протяжное постанывание. Вначале действиями Рикке руководило раскаяние, но понемногу она вошла во вкус. Наслаждение, которым был переполнен Хенрик, не могло не передаться ей хотя бы частично. А еще, играя на Хенрике словно на музыкальном инструменте, Рикке испытала нечто вроде упоения властью. Музыкант же властвует над инструментом, разве не так? От его прикосновений зависит какой звук сейчас прозвучит…