Руны судьбы

– Я и без того слишком много убивал, Золтан, – тихо сказал он. – Убить всегда проще. И к этому привыкаешь. Если ты начал убивать, потом очень сложно остановиться. Я остановился. Не заставляй меня снова браться за оружие. Я слишком долго слушался тебя. Позволь мне теперь решать самому.

Золтан ещё поворчал, больше для виду, чем из недовольства, потом умолк – спорить с травником в его теперешнем состоянии было бесполезно. Жуга тем временем устроился в кресле поближе к огню и принялся штопать разошедшиеся швы на кожаном мешке. Мюзета лежала у него на коленях, как бесформенный мохнатый зверь, и раз от разу тяжело вздыхала, если травник на неё наваливался. Было в ней что-то этакое, чересчур реальное, живое и до жути неприятное. Временами Золтану казалось, что она смотрит на него чёрными глазками своих трубок, будто говоря: «Э, вон ты где, голубчик!», и тогда он торопливо отводил взгляд.

В дверь снова застучали – требовательно, хоть и без усилий. Видимо, гудение кого-то здорово обеспокоило и даже испугало.

– Эй, открывай! – гаркнули за дверью. – Мы знаем, что ты здесь, проклятый колдун! Я начальник сторожевой башни Мартин Киппер из Гаммельна. У меня здесь пять… Гм! У меня здесь взвод солдат и его преподобие отец-инквизитор. У него хартия с круглой печатью о твоём взятии под стражу, слышишь, ты? Именем Его величества короля Филиппа, государя испанского, приказываю тебе немедленно открыть!

– Погодите, сын мой, – послышался мягкий, вкрадчивый голос с испанским акцентом. – Дайте я с ним сам поговорю.

– Только не подходите близко к двери, святой отец, – пробурчал десятник, – а то ещё как саданёт через неё из аркебузы прямо в вас… От этих гёзов всего можно ожидать.

Жуга с интересом поднял голову.

– Это что-то новенькое, – пробормотал он, не переставая орудовать иглой. – Уж не тот ли это монах, о котором ты мне говорил, а?

Он вопросительно взглянул на Золтана. Тот пожал плечами. Ничего не ответил.

– Ты слышишь меня? – позвал этот новый голос из-за двери. – Ты, Жуга по прозвищу Лис? Я знаю, что ты здесь и что ты меня слышишь. Я брат Себастьян, монах святого ордена братьев-проповедников, и я представляю здесь власть его святейшества Папы Римского и святую инквизицию. Jussu regis[45] я требую, чтобы ты открыл дверь и добровольно сдался нам на милость Божию и короля.

Травник завязал узелок, откусил свисающую нитку и выплюнул её в огонь. Смола вспыхнула. Жуга вытер губы рукавом, критически осмотрел и подёргал готовый шов, кивнул и начал новый.

– Не открою, – громко и ясно сказал он (Золтан выругался). – Я законопослушный гражданин и житель города, – продолжил травник. – И я плачу налоги магистрату не затем, чтоб всякие мерзавцы врывались в мой дом. И потом, ты говоришь, что ты священник. Но откуда мне знать, взаправду ты монах или только сказался мне таким?

– А ты открой дверь, вот сам и убедишься.

– Нет, господин хороший, не открою. Нипочём.

– Почему же?

– Не хочу. Я в городе, и я тебе не серв. Имею право.

– Но это же нелепо! – кажется, монах за дверью неподдельно изумился. – Я слышу голос учёного человека, ты же не простолюдин, ты должен понимать: дом окружён людьми, мы уже вызвали городскую стражу, уйти у вас не получится!

– Человек всегда имеет возможность уйти.

– Имей в виду: сейчас нам принесут бревно. Будет лучше, если ты откроешь дверь и сдашься сам на милость Божию, чем если мы её сломаем.

– Virtus ariete forlior[46], – сказал Жуга.

Возникла пауза.

– Почему ты так упрямишься? – тихо спросил голос за дверью.

– Видишь ли, монах, – сказал Жуга, – я не доверяю людям, которые во имя каких-то высоких убеждений грабят, жгут и убивают. Если вы творите правое дело, почему неправыми средствами?

– Все эти слова – всего лишь софистика. Здесь неподходящее время и место для философского диспута, Лис.

– О да! – в голосе травника послышалась неприкрытая насмешка. – И я даже знаю, где бы ты хотел его продолжить… Как, ты сказал, твоё имя?

– Меня зовут Себастьян.

– Ты иезуит?

– Доминиканец.

– Пёс Господень, – тихо, будто про себя отметил травник; голос его едва заметно дрогнул. – Так вот, монах, – продолжил он уже громче. – Бог – это совсем не то, что ты думаешь. Святым отцом зовёшься ты, брат Себастьян, но в тебе нет ничего святого. Злом нельзя творить добро, как нельзя мучить ребёнка. Для меня добро – это добро и ни что иное прочее. Неправое дело творят только неправые люди. Ты творишь зло во имя Божие. Так почему я должен тебе верить? «Discedite a me, qui operamini iniquitatem»[47].

– Кто ты такой, ничтожный, чтобы судить Его дела? – возразил голос за дверью. – Бо сказано: «Quia quod hominibus altum est abominatio est ante Deum»[48] и ещё: «Eice primum trabem de oculo tuo»[49].

– «Non potest arbor bona fructus malos facere neque, arbor mala fructus bonos facere»[50], – мгновенно отозвался травник. – «A fructibus eorum cognoscetis eos»[51]. Плоды твоих трудов, монах, висят по всей стране.