Снаружи, видимо, тоже это заметили и прекратили штурм, решив посовещаться. Послышались голоса. «Mañana?»[44] – предложил негромко один из них. Другой выругался. Кто-то просунул под ставни лезвие ножа, поскрежетал о каменную кладку и отступил ни с чем. Фриц, покинувший своё убежище в кресле, теперь вертелся у обоих друзей под ногами и пытался допрыгнуть до глазка, в который чуть раньше выглядывал травник. Хагг прикрикнул на него, и мальчуган с видимым неудовольствием отошёл. Казалось, происходящее вызвало в нём скорее интерес, чем страх.
– Сейчас они примутся за окна, – прокомментировал Золтан. – Или принесут какое-нибудь бревно… если уже не принесли.
– Это им не поможет, разве что стёкла побьют. Здесь даже не заклятие. Ты помнишь тот щит? Я же говорил тебе: чем больше они будут бить, молиться или колдовать, тем сильнее дом будет сопротивляться любому воздействию. Сюда никто не войдёт.
– А как насчёт выйти? Они обложат нас соломой и сожгут, как каплунов, ты об этом подумал?
– Подумал. Только и они не такие дураки, чтобы рискнуть поджечь полгорода.
– Тогда они здесь будут караулить день и ночь, пока мы не вылезем сами. Что ты на это скажешь? У тебя здесь что, еды, как в замке, на два месяца? Или подземный ход прокопан?
Жуга не ответил.
– Чего молчишь?
– Дай мне час, Золтан, – сказал он наконец. – Дай мне час, и я что-нибудь придумаю.
– А если не придумаешь?
Жуга перевёл взгляд на Золтана, и тот почему-то вздрогнул.
– Тогда, – размеренно сказал он, – они все у меня попляшут. Какое сегодня число?
– Седьмое декабря… – растерянно ответил Золтан. – А что?
Травник улыбнулся.
– Очень хорошо.
По мере того как продвигался травников рассказ, сам травник шёл всё медленней, пока наконец совсем не остановился. Отвернулся, тронул ветку дерева, но не сорвал её, а только погладил. Лёгкий снег посыпался на них обоих, словно лунная пыльца, пушистый, колкий, серебристый. Ялка не решалась заговорить и поэтому просто стояла, глядя то на травника, то в сторону горняцкой хижины. Уходя, она там погасила свет, теперь же узкое окошко тусклой зеленью светило в темноте. Там кто-то был, мальчишка или Золтан. Следы тянулись в обе стороны двумя неровными цепочками по снегу, словно чаши, полные искристой черноты. «Наверное, мы вскорости протопчем здесь тропинку, – подумала она и посмотрела на луну, сиявшую сквозь ветви дерева, как сквозь ажурную корону. – Такую как бы тропинку в снегу. От дома до поляны. Оказывается, нас очень много ходит здесь. Я, Карел, Зухель,
Ногам было холодно. Разгорячённое безумным танцем тело быстро остывало.
– Ты, наверное, мёрзнешь, – словно угадав её мысли, сказал травник, стащил свой рыжий плащ и набросил его девушке на плечи. – Ну-ка, завязывай ботинки и пойдём скорей: сдаётся мне, мы зря остановились.
– Наверное, не надо, – робко попыталась возра-зить она, поводя плечами – верблюжий волос кололся даже сквозь рубашку. – Ты же сам замёрзнешь…
– За меня не беспокойся. Один
– Неделя уже прошла, – возразила Ялка. – И потом, меня же
– Десять минут? – травник с очень странной интонацией повторил её последние слова и покачал головой. – А ты сильнее, чем я думал… Знаешь, я очень за тебя боялся.
Творилось что-то непонятное. Ялка чувствовала себя совершенно сбитой с толку.
– Почему? – спросила она. – Разве мне нельзя было их видеть?
– Смотреть на майя не опасно, их на самом деле как бы нет. Но вот плясать с ними – опаснее опасного. Десять минут… – вновь повторил он и умолк на целую минуту, пристально вглядываясь ей в глаза, прежде чем продолжить.
– Ты танцевала семь часов, – сказал он наконец. – Точнее, семь с половиной. Оглядись. Уже светает.
Семь часов!
Девушка была настолько ошарашена, что послушно огляделась и в самом деле обнаружила, что звёзды стали тусклыми, а небо на востоке посветлело.
– И всё это время… – сказала она и запнулась.
– Да. Любой другой давно бы рухнул замертво. Майя и в самом деле полюбили тебя.
Он двинулся дальше, и Ялка бегом поспешила за ним. Догнала и пристроилась в спину – тропинка была слишком узкой для двоих. Девушка шла и смотрела на травника с совершенно новым чувством.
Она-то танцевала. Пусть даже семь часов, но танцевала. Двигалась. Грелась.
А он играл и сидел на снегу.
Некоторое время шли в молчании. Свежевыпавший снег громко хрустел под ногами.
– Почему ты перестал рассказывать? – нарушила молчание Ялка. – Ты больше не хочешь со мной говорить?
– Нет, не поэтому.
– Я понимаю, – Ялка опустила взгляд. – Я ведь не глупая, я всё понимаю. Ты ждал ученика. И ты подумал, что это я пришла, чтобы учиться у тебя. И всё гадал – я или не я. А теперь, когда к тебе пришёл настоящий ученик, я стала не нужна. Ты ведь это хотел сказать?
– Нет, – ответил тот, – не это.